Отцу на работе стало легче, но семь лет лишений, проживание и притеснения в Мурании оставили свой след. Отец заболел, стал медленно угасать на моих глазах, какая-то хворь съедала его изнутри. Он настаивал, чтобы я учился. На смертном одре он взял с меня клятву, о том, что я закончу обучения. Просил, чтобы я поступил в одну из школ магии, которые открыли твои родители. Я дал клятву, умирающему отцу, что буду стараться и учиться ради него, стану великим колдуном. Вот поэтому для меня, так важно быть лучшим. Я верю, что отец наблюдает за мной и гордится моими успехами. Я очень рад, что он настоял на школе магии, – Давид замолчал. Мы сидели молча несколько минут, а потом Давид чуть слышно сказал, – Я там встретил тебя, мое чудо с фиолетовыми глазами.
И начал наклоняться ко мне, я уперлась ладошкой ему в грудь, хотела возразить:
– Давид… – но он не остановился и поцеловал меня. Нежно и осторожно, слегка дотрагиваясь к моим губам. Я почувствовала, как в моей душе расцветает цветок нежности. Бледно-розовый с тоненькими лепестками, совсем крохотный бутон, который стремительно открывался, как цветок Кирсы ранним утром.
Время остановилось, поцелуй был волшебный, стало тепло, даже жарко. Я наконец-то согрелась в этом ледяном монастыре. Давид продолжил, осторожно взяв мое лицо двумя руками, целовал щеки, глаза, губы. Чашка выскользнула из моих ослабевших рук и с глухим звуком упала на пол. Но мы даже не заметили этого. Я также обняла лицо Давида ладошками. Давид тихо застонал. Резко встал, держа меня на руках, и положил на полкушетки. Тяжело дыша, взял мою руку и, целуя ладонь, сказал:
– Я бы вообще не уходил, но так нельзя, завтра подъем в пять утра. Согрелась, наелась, теперь самое время поспать. Рада! До чего же ты красивая, даже страшно, что ты украдешь мое сердце, – аккуратно и бережно со всех сторон поправил одеяло, чтобы не было сквозняков, – Рада, с утра одеяло убери в шкаф, чтобы никто не видел, а теперь тебе нужно выспаться. Не грусти, все будет хорошо, я же рядом. Спокойной ночи!
Давид подкинул еще дров в мой камин и тихо вышел. Надо же какой заботливый, кто бы мог подумать! Я зарылась в его теплое и мягкое одеяло, хотелось мурчать от удовольствия, волна безмерной нежности затопила меня! «Как хорошо, что он здесь! Чтобы я без него делала в этом холодном монастыре? Не буду писать папе» – с этими мыслями я уснула.