– Кто поле-то отключать будет? Ведь его только с капитанской рубки можно.
Мы посмотрели на шлюз разбитого корабля. Так и есть. Фигура капитана, теперь уже какая-то скрюченная, медленно повернулась и исчезла из поля нашего зрения. «Смертник, – решил я тогда, – сумасшедший. Ну зачем так-то?» И знаете, несмотря на первое впечатление, я невольно и как-то сразу проникся уважением к этому трианцу. Пусть он был виноват, пусть рискнул чужими жизнями и многие уже погибли, но вот он и своей собственной тоже не пожалел.
В шлеме опять что-то зашипело и уже другой голос, по-видимому, сам наш капитан скомандовал: «Ловите их ребята!» И тут, прямо нам в лицо ударило песком и пылью снаружи. Термоэкран на секунду отключился и с дюжину тел разом влетело к нам под козырек. Экран закрылся. Потом все было как обычно: крики радости, объятия, слезы. Все были живы и их повели в санчасть. Мы же пошли переодеваться. Все было хорошо, вот только под левым щупальцем болело сильно. По всей видимости, кто-то из потерпевших попал мне туда коленом или локтем. Ну да ничего, главное – мы всех их спасли. Но вот только всех ли? Я вспомнил о капитане и невольно посмотрел в иллюминатор. Там все было по-прежнему: порывистый ветер, железистый песок и тот несчастный покореженный звездолет, который теперь казался уже каким-то совсем безжизненным. Мы начали готовиться к старту.
Двигатели загудели вновь и корабль начал медленно, на этот раз уже по-настоящему тяжело и явно напрягая всю свою мощь, подниматься. И тут, уважаемые слушатели, я увидел то, чего и до сих пор не могу ни понять, ни объяснить. Ребятам рассказывал, но никто не верил, конечно. А увидел я вот что. Из того шлюза, откуда вылетели потерпевшие, и будто ни ветра, ни смертельной гравитации не было и в помине, вышел трианец. То есть я видел лишь скафандр его. Но это точно был он. Я весь буквально прилип к иллюминатору, пытаясь рассмотреть то, что видел. Да – он. Его скафандр с золотой полосой командира на рукаве, гермошлем. Но что это? Внутри его гермошлема, который был спереди полупрозрачным, буквально взорвалось что-то. Брызги крови залили внутреннюю поверхность бронестекла и даже небольшой его кусок, отколовшись, улетел куда-то. А скафандр все так и стоял на месте, и более того, медленно и даже как-то неправильно поднял вверх левую руку и, словно прощаясь, помахал нам вслед. «Этого не может быть», – пронеслось у меня в голове. Я обернулся в надежде найти кого-либо. Но никого рядом не было. «Но ведь он же мертвый, – думал я, – как же это? Да какой бы он ни был капитан, сильный, волевой, да пусть. Да даже не знаю кто вообще, но невозможно так. Что значат все его воля и характер, когда тело разрушено полностью? Или что-то да значат все же?»