Учитель по
минно-взрывному делу, товарищ Ермолаев, не замедлил сплясать на
моих костях. Это была вторая торпеда в борт корабля с птичьей
фамилией.
Мы сразу
друг другу не понравились. На занятиях я поправлял ошибки
Ермолаева, дал ему понять, что знаю больше, умею лучше.
Мина-лягуха? Вот вам полная схема сходу. Это ведь я ее «придумал».
Фугас на неизвлекаемость? Пожалуйста, ознакомьтесь с новым
способом. Ах да, про Гиммлера слышали? Нет, что вы, секретность —
наше все, но ведь слышали?
Допонтовался. Ермолаев завалил меня на расчетах по
выставлению минных полей. Военное дело развивалось, параметры в
уставах и методичках менялись чаще, чем наряды у модниц. Тут я
конечно, лопухнулся. Надо было тщательнее готовиться к экзамену, но
я-то Соловьев! Убийца самого Гиммлера. Спас из плена Якова
Джугашвили. Того самого. Сына. Очень известного усатого
отца.
Ермолаеву
это было по барабану. Ходил в ШОНе я под чужим именем, водку в
окопах с преподом не пил. Подозреваю, что и билеты на экзамене он
специально под меня «подшаманил». Темы, где я был силен — не
включил, оставил всякие расчеты взрывной силы, саперскую уставщину.
То, в чем я плавал.
Два
предмета меня бы не утопили. Но был еще марксизм-ленинизм. Куда без
него в школе советских разведчиков. Два урока каждую неделю,
конспектирование многотомных трудов Маркса, Энгельса, Ленина и,
конечно, Сталина. О диалектическом и историческом материализме.
Вопросы ленинизма. Марксизм и национальный вопрос... Вот
спрашивается, зачем в ШОНе все это? Идет всемирная бойня, самая
тяжелая война в истории страны. Только-только пнули немцев от
Москвы, налеты фашистской авиации — почти каждый день. А мы сидим,
долбим «Краткий курс истории ВКП(б)». Ну как долбим... Это другие
ученики вгрызались. А я вот не мог. Пролистаю пару страниц, сразу
сон одолевает.
— Нет, не
стыдно, — я смело посмотрел в глаза Ермолаева. — Сам сюда я не
просился. Уверен, что буду полезен на фронте.
Хотел
подмигнуть директору школы Орлову. Он то мое лично дело наверняка
видел. Но не стал.
***
Собираться
после отчисления было грустно. Уже привык ко всему тут, к
распорядку, курсантам. Комнату я делил на двоих с пузатым рыжим
лейтенантом по имени Боря Еропкин. Хотя его брюхо не содержало ни
грамма сала. Такой крепыш, из одних мышц состоящий. Как его звали
на самом деле, разумеется, не доводили, а псевдонимы мы
блюли.