Осталась ни с чем невеста,
Фата на ней ни при чем:
Надевший чужое – ходит
В конце концов голышом.
«Нет ли у нее молодого избранника?» – опечалился офицер. Звездочки на воде исчезли, камешки ядовито зашипели. «Старый, больной… – вспомнил он о себе. – Не могу пройти прямо по улице, спотыкаюсь на каждом шагу. Лицо грубое, обветренное, морщинистое, губы толстые… – Фернандо присел на камень, посмотрел на свое отражение в луже. – Лоб большой, волосы седеют… На Сида и красавца дона Родриго не похож. Зачем Беатрис вечерами читает о них?»
Это все случилось в мае,
Когда дни уже теплы,
Когда жаворонки свищут,
Отвечают соловьи.
И когда сердца влюбленных
Опаляет жар любви.
Только я сижу, несчастный,
За решеткою тюрьмы.
Дня я светлого не знаю
И ночной не знаю тьмы,
Только птичка мне вещает
Появление зари.
Слова вспоминались не сразу, не укладывались в строчки. Фернандо расставлял их по порядку, как солдат перед атакой, хотел постичь сокровенный смысл. В другой момент он бы не позволил себе заниматься бессмысленной работой, но никто не мешал предаваться обольстительным грезам, мечтать и надеяться, будто девушка сообщила ему нечто важное. Было приятно думать о ней, слышать высокий взволнованный голос. Плохое настроение улетело за ветром вдогонку. В лужице отразилось мужественное, чуть простоватое лицо. Белые ниточки в волосах переплелись с густыми смоляными локонами. Вдруг подумалось, что легендарный Сид выглядел не лучше; что он, Фернандо, еще не старый, если не чувствует усталости, ощущает таившуюся годами потребность любить. «Бе-а-трис…» – растягивая звуки, словно глотая сладкие кусочки, произнес офицер хрипловатым голосом, ласково улыбаясь отражению в тинной луже. Он хотел повторить желанное имя, но в соборе загудел колокол. Магеллан очнулся ото сна, недовольно посмотрел на город, однако решил, будто это доброе предзнаменование, коль Господь посылает благовест, повеселел и уверенной походкой заковылял по камням к крепости.
* * *
Севилья – двухтысячелетний город, основанный иберами на левом берегу реки, строился финикийцами и греками, в III веке сдался римлянам и вестготам, в VII – арабам и пять столетий находился под властью полумесяца. Вечнозеленые леса, поля, благодатный климат Андалусии испокон веков привлекали завоевателей. Город поглотил орды захватчиков, перемешал культуру, религиозные верования. На месте языческих храмов, украшенных статуями римских императоров, возникли христианские базилики. Вместо жриц богини любви, занимавшихся во славу Венеры в низких пристройках проституцией, пришли фанатичные монахи, разбившие художественные сокровища, сжегшие латинские книги, устроившие кровавые бойни на улицах. Распространив благодать на подвластное население, святые отцы под натиском мусульман бежали на север. В городе взметнулась в небо на девяносто семь метров мечеть, поднявшая к Пророку новых властителей. После изгнания мавров в Африку, испанцы крестили ее, превратили в колокольню Ла-Хиральда, а затем силами трех поколений в XV столетии пристроили к ней квадратный собор, украшенный колоннами с остроконечными башенками. Получился помпезный ансамбль, сочетавший наследие двух культур, слитых на земле Андалусии.