– Здравствуйте. Мое имя – Григорий Пушкин. Я родился в России, затем вместе с родителями переехал на постоянное проживание в Соединенные Штаты.
– Тоже мне, Пушкин нашелся, – негромко замечает Якушев. – Да если он – Пушкин, то я – Барак Обама!
Лже-Пушкин между тем продолжает разливаться соловьем:
– После того как наше правительство приняло благоразумное решение о прекращении бессмысленного сопротивления нашим галактическим друзьям, я со своей женой и со своими детьми отправился на приемный пункт. Там нас встретили и определили в поселение временного проживания, располагающееся на побережье Флориды. Мы очень довольны, – он улыбается голливудской улыбкой на все тридцать восемь зубов. – Мы имеем четырехразовое питание, удобное жилище, нам предоставлены одежда и обувь, оказывается медицинская помощь, наши дети посещают школу.
Картинка показывает нам беззаботных людей, что-то с аппетитом жующих за столами под арочной крышей. Улыбчивую девушку, похожую на какую-то актрису, тщательно обследует странный агрегат явно медицинского назначения, а человек в белом халате на заднем плане ничего не делает и лишь смотрит на своего механического босса с восхищением, плавно переходящим в идиотизм.
– Я хочу сообщить вам, мои бывшие сограждане, что те, кто…
Оба-на! А такого я еще не видал! Голограмма подернулась рябью, голос прервался, а потом…
Картинка резко изменилась. Теперь на ней были облупленные белые стены, на фоне которых стояли трое людей. Лица закрыты: у одного платком, у двух других – шапочками-балаклавами. Один из них шагнул вперед:
– Здравствуйте товарищи! Говорит штаб сопротивления Московского региона. По последним данным, в зоне Московского оборонительного района положение не изменилось. Имели место отдельные стычки с силами противника, в результате которых было уничтожено до сорока единиц вражеской техники, в том числе двенадцать боевых роботов и один десантный бот захватчиков. Еще три десантных бота повреждены. А прямо сейчас…
Откуда-то с севера вдруг взметнулся дымный столб со светящейся точкой на конце. Перечеркнув ночное небо, он впился в одну из «тарелок». Посудину аж подбросило, затем мелко затрясло, и она, кренясь и заваливаясь вбок, начала быстро снижаться.
– Упс! – Якушев чуть не вскрикнул. – Никола, ты глянь: попали! Попали, черти!