Кругом выли, скрежетали и лязгали другие станки. Весь цех был наполнен гулом, так что вряд ли здесь можно было бы разговаривать, не наклонившись к уху собеседника. Впрочем, никто и не разговаривал. Отойти от станка не удавалось ни на минуту, а перерывов на обед призракам не полагалось. И даже по малой нужде – а как выяснилось, таковая небольшая слабость у призраков всё-таки имелась – можно было сходить лишь в нерабочее время, утром и вечером. Что касается нужды большой, то кто не ест, тот и не ср...т, как говорил великий Ленин.
Порядки на предприятии оказались весьма суровы. В первый же день Алексею выдали рабочую одежду, состоявшую из грубых брезентовых рукавиц, резиновых сапог и резинового же фартука, прикрывавшего от шеи до колен. И это было всё. Наверное, с точки зрения человека из мира живых страшно неудобно и унизительно было бы работать в таком виде, сверкая голым задом, однако Горчаков уже начал понемногу привыкать к диким порядкам Скривнуса. Очевидно, разнообразные унижения узников здесь были не только в порядке вещей, но и являлись отдельной, важной задачей.
Измождённый молчаливый мужчина средних лет, выглядевший так, словно вот-вот начнёт просвечивать, за неполный час обучил его всем премудростям обращения с пружинозавивочным станком, и бывший сержант начал свою нелёгкую трудовую вахту.
Фаянсовые истуканы, вооружённые хлыстами, циркулировали по проходам, следя за неукоснительным соблюдением трудовой дисциплины, и немало работников носили на заду и ляжках характерные полосы. Трудовой день длился от рассвета до заката. После окончания смены, возвещаемой заводским гудком, все брели в душ, где получали возможность не только смыть с себя грязь, но и вдоволь напиться пахнущей ржавчиной и затхлостью воды. Затем можно было облегчиться по-маленькому, благо рядом находилась сточная канавка, обмазанная бетоном, по дну которой протекал чахлый ручеёк. Все прочие излишества, как то ужин, тем более завтрак-обед или, к примеру, постельное бельё, здесь отсутствовали напрочь. После душа рабочие брели в спальные секции, расположенные в этом же цехе, в пристрое. Эти спальные секции, кстати, по комфортабельности оставляли позади даже знаменитые тюремные нары-шконки. Скорее они напоминали камеру хранения для крупного багажа – трёхэтажные железные стеллажи с коробами-ячейками. В каждой ячейке ночевала единица рабсилы. Под надзором всё тех же глиняных големов рабочие забирались в короба – кто в какой успеет – и до утра проваливались в чёрный, без сновидений сон.