к ним, но значение поэта и сущность его поэзии останутся для него так же тайною, как и для читателей, которые думали бы найти в его критике разрешение этой тайны. Сверх того, он рискует быть или пристрастным хвалителем, или, что одно и то же, пристрастным порицателем поэта, приписать ему достоинства и недостатки, которых в нем нет, или не заметить тех, которые в нем есть. Но главное – он всегда ошибется в общем выводе своих исследований о поэте.
Именно таким образом грешила против поэтов русская критика тридцатых годов. Так, например, один критик того времени
{8} поставил в величайшую вину поэзии Жуковского то, что она совершенно лишена народности. Если б он понял, что
пафос поэзии Жуковского есть
романтизм – плод жизни Западной Европы в средние века и, следовательно, элемент, которого совершенно чужда русская народность, – он не стал бы нападать на знаменитого поэта за то, что составляет его величайшую заслугу.
{9}Конец ознакомительного фрагмента.