Но все взорвалось и рассыпалось! Около одиннадцати вечера (батарейка в часах пока не села) окрестности Опричинки огласил раскатистый гул. Ночное небо озарилось оранжевым свечением. В отдалении вспыхнула стрельба. Она нарастала, и в окошке, выходящем на север, забились огненные сполохи. Мы сидели в доме. Я раскладывал пасьянс в свете масляной лампы. Степан – помытый, в чистой жилетке из бычьей кожи, весь в предчувствиях «рокового» свидания под луной – отсчитывал минуты и гипнотизировал чучело ястребиной совы, набитое трухой и опилками (его он сам притащил в дом, уверяя, что при жизни сова была ведьмой, а теперь будет оберегом). Когда разразилось «ненастье», я бросил карты и метнулся к оконцу. Давно стемнело, рассмотреть что-то было невозможно. От деревни нашу избушку на краю болота отделял лужок, заросший пыреем, и небольшой березовый околок. Сама деревня из окна не просматривалась. Но в небе над Опричинкой бесился фейерверк. Там все трещало, гремело, отчаянная пальба глушила рев двигателей. Занималась зарница – похоже, горели крестьянские избы.
Я отшатнулся от окна, споткнулся об упавшую табуретку. Степан застыл в нелепой позе плохого танцора, отвесив челюсть до пола, и смотрел на меня расширяющимися глазами.
– Отомри! – рявкнул я. – Ты чего?
– Да вот, стою, весь в ребусах… А делать-то чего, Михаил Андреевич? Ну, стреляют… Может, само рассосется?
– Не рассосется, Степан. Хватай оружие и шустро из дома – как бы в нашу хату не прилетело!
Я метался по горнице. Сорвал со стены охотничью двустволку, сунул горсть патронов в карман, натянул кирзачи, безрукавку из кожи молодого оленя, задумался на мгновение, схватил еще и лук, вырезанный из орешника, тряпочный колчан с ремешком, рассчитанный на дюжину стрел.
– Проблемы с тормозами, боец? – зарычал я на Степана, который стоял как вкопанный, весь такой тоскливый – мол, счастье было так близко…
– Но у меня же свидание, Михаил Андреевич, я должен идти… Это не наша война…
– Зато смерть наша, Степан. Уж поверь моему жизненному опыту.
– Он вам еще жить не мешает – ваш опыт? – в отчаянии вскричал коротышка. – Ладно, я еще успею…
Он тоже начал метаться, впрыгнул в щегольские сапожки, выхватил из сундучка, сплетенного из стеблей тростника, два топорика. Мы вывалились из хаты – а вакханалия в районе Опричинки только разгоралась. Мы перебежали двор и залегли за сортиром, состоящим из трех стен и потолка. Возвести четвертую стену не хватило духу, да я и не хотел – в минуты «отдыха» на очке открывался философский вид на болота, да и запашок не скапливался. Из укрытия просматривались кусочек луга и березняк перед деревней. Вся северная часть неба озарялась сиянием. Грохотал крупнокалиберный авиационный пулемет, чертили небо трассеры, гремели взрывы. Неясные тени носились по небу. И за что такое счастье нашей дыре?