– В наше время люди все еще где-то оставляют ключи на улице? –
удивился Максим.
– Бабушка Глеба – женщина старых устоев. К тому же, вечно теряла
ключи.
– Все равно, я считаю это верхом легкомыслия.
– Наверное, – я пожала плечами, – В доме было тихо и пусто. Я
уже решила, что никого нет, и мой сюрприз не удастся. Но тут
услышала чей-то приглушенный голос. Обрадовавшись, что Глеб
все-таки здесь, как и говорил, я поспешила на звук. Но едва я
приблизилась к его кабинету, как оттуда раздался такой
душераздирающий вопль, что я резко остановилась и застыла. Было
безумно страшно. Головой я понимала, что кричит не Глеб. Тон его
голоса совершенно другой. И тут, в подтверждение моих мыслей,
раздался голос кричащего, который умолял Глеба остановиться.
Я поежилась и сложила руки на груди. Снова переживать те эмоции
было очень нелегко. Хотелось, чтобы Максим меня обнял, но,
казалось, он погрузился в свои мысли и не обращал внимания на мое
состояние.
– Продолжай, – попросил он и вздохнул.
– В тот момент хотелось рвануть оттуда, что есть сил. Но мне
нужно было удостовериться на все сто процентов, что это не игра, не
розыгрыш, не глупый прикол… Я тихонечко подошла и слегка приоткрыла
дверь.
– Так и хочется отшлепать тебя за такой неоправданный риск, –
прошипел Максим, стиснув губы.
– Но все же кончилось хорошо, – прошептала я, уязвленная его
довольно злобной реакцией.
Хоть и с довольно пикантным подтекстом.
– К сожалению, ничего еще не кончилось. Продолжай.
– Увиденное меня настолько шокировало, что я едва не закричала.
Каким-то чудом мне удалось сдержать крик в горле, не обнаруживая
себя.
– Будет здорово, если мы обойдемся без художественных приемов и
просто перейдем к сути, окей?
Максим демонстративно посмотрел на часы.
Фыркнув, я продолжила:
– На стуле сидел какой-то незнакомый мне парень. Ну как сидел:
обессиленный, он практически висел на нем, привязанный веревками.
Все лицо было в крови. И, если честно, лицом это уже сложно было
назвать. Во рту у него был кляп, видимо, Глебу не понравились
крики, которые тот издавал несколько секунд назад. Зрелище было
ужасное, – прошептав последнюю фразу, я прикусила губу, чтобы не
расплакаться.
Было жаль парня. И, почему-то, было жаль бабушку Глеба. Знала ли
бедная, пожилая женщина, что творилось в доме, пока ее не было? Я
знала, что она постоянно была в разъездах: то санаторий, то
профилакторий, то круиз на каком-нибудь лайнере. Скрывать такие
«мероприятия» по избиению людей было достаточно легко. И почему-то
казалось, что отец Глеба точно все знал.