Ян рассмеялся. Чистый такой, искренний смех. Заразительный. Я и не поняла, как у самой рот до ушей растянулся.
– Пойдём, – протянул он руку открытой ладонью вверх, – холодно. Тут неподалёку есть замечательное кафе. Пончики тают во рту и кофе – мечта поэта.
Мне вообще-то есть хотелось – до звёзд в глазах. При всей своей худобе жрала я, как лошадь, и почти всё время боролась с чувством голода. Клевать, как птичка, не мой формат.
Тётя Геля бесконечно фыркала, когда я садилась за стол, и поэтому мне приходилось хитрить: пробираться по вечерам на кухню, чтобы самым позорным образом делать набеги на холодильник. Именно поэтому я нередко попадала в передряги или становилась невольным свидетелем разговоров, не предназначенных для моих ушей.
– Ну, пончики так пончики, – тяжело вздохнула я и вложила руку в ладонь этого безупречного принца.
Он снова окинул меня взглядом, который можно было бы истолковать, как восхищённый, если бы я прекрасно не знала себе цену.
Но как же легко шагать с ним рядом и в кои веки не задумываться о собственном росте! Я чувствовала себя лёгкой, изящной, грациозной – небывалые ощущения, потому что, чаще всего, я воспринимала себя неуклюжей медведицей с двумя левыми ногами, четырьмя коленками и восьмью локтями.
Рядом с Яном все мои комплексы будто растворились в промозглой серости февраля. Мир казался дымчато-розовым и прекрасным. Может, поэтому я не сразу заметила, что мы слишком долго идём к замечательной кафешке, что находится неподалёку.
– Твои пончики продают на краю Вселенной? – поинтересовалась я весело. А на самом деле струхнула.
Нас воспитывали в строгости, доходящей местами до маразма. В современных реалиях такое бывает не так часто. Но у Айдановых – патриархальный склад, заложенный, наверное, поколениями.
Нет, мы не носили паранжу и нас не держали взаперти, но принципы, вбиваемые годами, даром не проходят.
– Я передумал, – лучезарно улыбнулся этот великолепный негодяй, – я покажу тебе нечто гораздо лучше пончиков!
Мне даже плохо стало, когда я живо представила, какие «пончики» может подсунуть под нос парень двадцати трёх лет отроду.
Не настолько я наивная идиотка. Поэтому затормозила, как ослица, всеми копытами.
– Я никуда не пойду! – заявила твёрдо и вырвала руку, что, как приклеенная, грелась в его надёжной ладони.