– Повезло с генами! – заявляла тётя Геля, но восхищения в её голосе я не слышала, только презрительную злобу, будто это я виновата, что им этого гена никто не отсыпал. Впрочем, она тут же подчёркивала: – Но в одном месте добавили, а в другом недодали.
Это она по моей внешности как наждачной бумагой проходилась.
Да и что уж: с сёстрами по красоте мне не тягаться. Все, как на подбор, а я рядом с ними – дядька Черномор.
Жевать я старалась медленно и с достоинством. Чего это мне стоило – лучше не рассказывать. Но опозориться я не могла: Ян смотрел на меня пристально. К нему снова вернулось напряжение.
Не знаю, как я это чувствовала: на лице не отражалось. Может, чуть плечи острее… Сложно сказать. Он ждал. И я не могла его разочаровать.
– Очень вкусно! – закатила я глаза, показывая степень своего удовольствия.
Пусть скажет спасибо: оторваться от его супа невозможно. Я совершила подвиг. И наконец-то не нужно страдать за столом, а после преступно красться среди ночи, чтобы грабить холодильник!
– Ничего особенного, конечно, – легко вздохнул Ян, но я снова заметила, как поза его стала чуть раскованнее, мягче, – на скорую руку, что побыстрее. Не хотел, чтобы ты долго ждала.
– И правильно, я такая голодная, – снова оторвалась я от супа, и только потом поняла, что ляпнула.
Приличные девушки так себя не ведут. А уж показывать, что ты словно из голодающего края – вовсе не прилично.
– Прости, пожалуйста, – пробормотала я, понимая, что испорченная до мозга костей: мне не было стыдно, и аппетит у меня не пропал, как часто об этом пишут: сидит, мол, девица, гоняет по тарелке крошки, и кусок ей в горло не лезет. Мне очень даже лез, и с томным видом говорить, что я не голодна, не собиралась.
Я подняла глаза от тарелки и дерзко посмотрела на Яна. Он улыбался. Лучезарно. Открыто. Искренне. Ободряюще.
– Лучше ешь, – подвинул он ко мне вторую тарелку. – Ешь и ни о чём не думай, а я буду любоваться.
Ян действительно любовался. Не лгал. Не произносил дурацких слов. Всё самое нужное сквозило в его глазах. И под этим взглядом я забывала про свои четыре ноги, лягушачий рот, узкие бёдра, отсутствие груди. Я казалась себе единственной и желанной, уникальной и лёгкой.
Где-то там, за спиной, шуршали мои крылья и уходили прочь печали, огорчения и гнёт айдановского дома, где я себя чувствовала лишней и ненужной.