Другие ответы на поставленные выше вопросы гласят иначе; но, однако, все они сходятся в том, что признают больший или меньший упадок литературы, большее или меньшее понижение уровня ее задач, стремлений и требований, и разногласят только относительно причин этого явления. – Одни говорят, что наша литература хиреет и чахнет оттого, что она не имеет здоровых корней, или, говоря точнее, внедряется своими корнями не в здоровую и тучную почву реальной жизни и действительности, а в искусственное, отвлеченное, безжизненное пространство, в висящую на воздухе почву фантазий, мечтании, утопий и т. п., оттого что она не имеет живой связи с народом, т. е. с простым народом и именно с тем простым народом, который живет в деревне. Чего же можно ожидать, кроме фантазерства или мертвечины, от подобной кабинетной, книжной литературы, не видавшей и в глаза тех людей, на которых должна быть направляема ее заботливость? – К сожалению, люди, рассуждающие таким образом, не говорят, когда именно литература порвала живую связь с деревенским народом и существовала ли вообще когда-нибудь подобная связь, так что остается неизвестным, к какому времени относится их упрек, к современной ли только литературе, или вообще ко всей новой и древней русской литературе, с тех самых пор как она начала существовать – с самого появления «Слова о полку Игореве». – Эта мысль о разобщенности между литературою и деревенским народом есть не что иное, как повторение подобной же мысли, выражавшейся некогда знаменитой фразой: «мы оторвались от почвы». В свое время мы подробно занимались в «Современнике» этою мыслью или, лучше, этой фразой, оценили ее значение и разъяснили ее настоящий смысл или, лучше сказать, отсутствие в ней определенного смысла и осязательной мысли, и при этом льстили себя надеждой, что мы окончательно, навеки похоронили эту мысль или фразу; а вот она опять ожила и возродилась из своего праха. Эта мысль, как в первом ее издании – в виде оторвания от почвы, так и во втором – в виде разрыва связи с деревенским народом, находится в родстве с славянофильством, даже просто есть одна из доктрин славянофильства, и потому когда-нибудь мы еще возвратимся к ней, когда нам представится случай говорить о славянофильстве, о народности и о других соприкосновенных с этими сюжетах.