– Да ведь не каждый день! – заметил ему Огрызков. – Ты мне лучше скажи: что ты после завтрака намерен делать?
– Мне ехать надо.
– Куда это? Все туда же?
– То есть как туда?
– Да почем я-то знаю! – засмеялся толстяк. – Разве ты сказывал, где ты вчера был между завтраком и обедом да потом после обеда до двух часов ночи?
Им подали крокетки.
– Любопытство – великий порок, – сказал шутливо Хмуров, – и бывает зачастую наказано.
– Я и не любопытствую, – продолжал, все так же улыбаясь, Огрызков. – Положи-ка мне спаржи, вот так, довольно, спасибо. Мне и любопытствовать, признаться, нечего, когда я и так все знаю.
Хмуров от удивления не донес вилки с куском до рта.
– Что такое? Что ты знаешь?
– Сказать тебе?
– Понятно дело: говори.
– И ты не рассердишься?
– Чего же сердиться! Если правда, скажу: да, правда, действительно верно, если же чушь какая-нибудь, то просто посмеюсь, посмеемся вместе.
– Ты был, – ответил на это Огрызков, тоже приостанавливаясь есть, – и будешь снова сегодня у Зинаиды Николаевны Мирковой…
– Но почему ты знаешь? – воскликнул Иван Александрович.
– Эх, брат, почему все узнается? По простой случайности или по стечению обстоятельств. Кушай, пожалуйста, стынет; да вот вина мне еще налей. Благодарю. Ах, чудак ты эдакий! Где тебе от нас, московских док, такую штуку скрыть! (Хмуров начинал краснеть при мысли: «Неужели же он все знает, то есть и о деньгах и остальное?») На Зинаиду-то Николаевну Миркову давно уж у многих до тебя глаза разгорались. За нею, может быть, особый надзор учрежден! И вдруг ты предполагаешь, что так никто из нас ничего и не проведает.
У Хмурова аппетит весь сразу пропал. «Шутит он или так просто сдуру болтает?» – думалось ему.
– Одно только тебе скажу, – добавил Огрызков, – будь осторожен и держи ухо востро.
– Но почему же?
– Почему? А очень просто. Дай доесть, и я тебе мигом все растолкую.
Иван Александрович Хмуров испытывал немалое смущение.
Странным и даже совершенно непонятным ему казалось, что этот добродушнейший толстяк Огрызков, который недавно еще до его поправки ссудил его ста рублями, который, по-видимому, интересовался главным образом упитыванием своей особы, а потом уже всяческими развлечениями, – мог бы вообще-то проникать в какие-либо дела, да еще в столь тайные, как его, Хмурова, расчеты по отношению ко вдове Мирковой.