Однажды в марте, получив за всеми вычетами на руки не восемьдесят с чем-то, а всего двадцать шесть рублей, Иван Павлович со вздохом сокрушения вскинул на ладони эти монеты и подумал: «Ну, разве хватит этого на все нужды?»
И в самом деле: за квартиру и стол с него ждали тридцать два рубля; прислуге в меблированной комнате он тоже задолжал, не только за исполнение ее прямых обязанностей, но еще и за покупку ему булок к чаю и за фунт свечей. Прачке он уже второй месяц оттягивал платеж. Дома, стало быть, его все ждали. Если он принесет деньги, все приятно улыбнутся ему; если же нет – его выселят с бранью и вполне заслуженными посулами.
«И какие нынче все нахалы! – думал он. – Никто ни в чье положенье войти не желает! Никому нет дела, до чего мне трудно! Каждый думает только о самом себе!»
Подобная философия живехонько довела Смирнина до отчаянного решения:
– Да я с ними так же поступлю! Очень мне нужно еще голову ломать! Скажу, что ничего не получил, а завтра возьму свои пожитки, дам в другом месте задаток и съеду. Закон не позволяет силою удерживать вещи первой необходимости. Я эти порядки хорошо изучил.
Выйдя по окончании служебных занятий, в начале шестого часа вечера, на улицу, он сел на извозчика и скомандовал:
– К Полицейскому мосту!
Смирнин любил ресторан, прислужничество подобострастных официантов, пенистое пиво, прямо разливаемое из бочонка. Он избрал себе такое убежище, где все это можно было иметь, и заглядывал туда почти всякий раз, когда был при деньгах. В избранном им ресторане жизнь, в особенности днем, кипит с шумом, поспешностью и быстротою, напоминающими большой железнодорожный вокзал во время остановки поезда. Суета тут усиливается до головокружения от двенадцати до двух часов пополудни и вечером после театров. Зато около пяти-шести часов вечера обедающих не слишком много. Клиенты этого заведения – все больше иностранцы, немцы и евреи, притворяющиеся немцами, а иногда англичанами или американцами. Речь тут слышится тоже больше иностранная, с гнусавым или гортанным произношением, с картавостью или шепелявая. Народ там от полудня до двух часов собирается коммерчески-деловой, конторский, из всяких гешефтмахерских контор, из обществ, страхующих жизнь, из числа биржевых мелких зайчат, еще не добравшихся до первоклассных ресторанов Кюба, Донона и Контана или Пивато, но уже ушедших от закусывания стоя перед прилавком Доминика. Лакеи, запыхавшись, с лицами, мокрыми от струящегося пота, и с глазами, вылезающими из орбит, так и мечутся из стороны в сторону, исполняя получаемые приказания. Поминутно слышатся оклики, требования, стук ножом о тарелку или об опустевшую пивную кружку.