— Личное оружие не кибердемон, им участок не зачистишь с угрозой
«я ещё вернусь». Тем более, парни в зерцалах с удовольствием
наделают нам дырок.
— Меня это не сильно обнадежит, если сабля этого шкафа превратит
мою голову в тыкву! Да и знаешь ли, уклад сторожевой службы...
Я прерываю его и по очереди беру клятвы у каждого из Уаров, что
он не будет использовать своё личное оружие против законников. Те
со скрипом и неудовольствием его дают, но это производит
впечатление. Как-никак, Уар скорее прервётся, чем нарушит свою
клятву. Я накидываю ещё аргументов со ссылками на защитные невмы,
от которых у меня звенит «улитка» и всевозможные кодексы чести,
цитируя отрывки из Русской правды вперемешку с законами Серого
Гуся. Сомневаюсь, что они имеют тут силу — но чушь становится
весьма убедительной, если говорить её уверенно и с выражением.

Стражник всё больше отмалчивается, чем отругивается и я понимаю
— где-то зацепил важную струну в его душе. Остаётся только
распинаться про фамильные сабли и родовые перначи... и мысленно
выматериться. В зал заходит мужик в иссиня-чёрном кафтане странного
фасона, расшитом золотом. Офицер? Священник? Какие-то амулеты и
печати чистоты свешиваются, словно бижутерия, и похихикивающая на
фоне Ада мгновенно затыкается. Плохой знак. Но продолжать ездить по
ушам нужно — иначе будет больше подозрений.
— Сам пойми — высокородные. А их оружие — личная и семейная
честь.
— Ага, честь... Кафолик, они тут совсем охамели!
— Чего такое? — негромко осведомляется тот самый
«офицер-священник».
— Требуют личное оружие вернуть.
— Даже степнякам такое разрешают в походе, — ворчит Баруар.
— Хрен с ними, верни! Как тебя там, Адриан — под твою личную
ответственность!
— Клянусь честью и своей головой, — сумрачно киваю я.
— Этого мало, — криво усмехается Балагуров. — Готов заложить
своё оружие?
— Заложить — нет. Отдать до выхода на свободу — вполне.
Стражник криво смотрит на церковника, и тот кивает:
— Сомневаюсь, что эта компашка останется на свободе после
содеянного.
Я снимаю перевязь и аккуратно протягиваю её офицеру, чувствуя
укол своеобразной ревности.
— Лучше будьте осторожнее с мечом. Он древний и весьма
своевольный.
— Не впервой.
— Начальник, спроси, а кормёжка будет? — подаёт голос
Поляница.
Церковник напрягается.
— Извините грубость моих людей. Но вопрос актуален. Насколько я
знаю, даже татям позволено просить обед в остроге.