— Я отведу тебя к папе. — сглотнув вставший в горле ком, обещаю я. — Нам нужно будет подняться по лестнице, пройти по коридору и подняться на лифте… Ты любишь кататься на лифтах? Я любила, когда была маленькой. — заговариваю ребёнку зубы, чтобы она не уловила фальшь в моём голосе, и увлекаю за собой.
— Я люблю кататься на эскалаторе. — крепко сжимает мою руку своими холодными пальчиками.
— О да. Я тоже.
Не успеваем мы преодолеть лестницу, как тишину разрывает грохот и женский визг.
Ну-у, кто бы сомневался!
— Как ты посмел меня в гроб положить в этом сарафане?! Что за памятник ты мне поставил, скотина?!
Внутри всё холодеет. Голос управляющей разлетается по полупустому коридору, эхом отбивается от стен и гремит на весь мотель.
Кто её выпустил из подвала?!
Слышится звон битого стекла.
Я подавляю стон и опасливо кошусь на девочку, чью руку крепко сжимаю.
Вот и как её к лифту вести, спрашивается?
— Светлана Александровна, вы что творите?!
Дурдом. Дурдомище.
— Не бойся. Идём. — шепчу, заворачивая за угол.
Перед нами предстаёт ужасная картина. Магомедов у стеночки, растекающийся по полу и прижимающий руку к сердцу. Всюду осколки битых ваз и светильников. Разъярённая управляющая. Олька с Настей, подпирающие собой створки лифта, расположенного в конце коридора. Растерянный Стефан, пытающийся отвоевать очередную вазу, занесённую над головой Муслима, у Светланы Александровны.
Но острее всего воспринимается детский крик:
— Папа!
Ну всё, хана Магомедову. Мало того что его жена-покойница вазой огрела, так ещё и умершая дочь к нему бросилась.
Опомниться не успеваю, как девочка оказывается рядом с, казалось бы, бездыханным Магомедовым.
— П-папа? — выдавливает из себя управляющая, медленно опуская руки, что до сих пор сжимают вазу и не сдаются перед попытками жнеца отобрать страшное оружие.
Кажется, это не её ребёнок. Ну да и ладно.
— Светлана Александровна! — рявкаю, быстро сокращая разделяющее нас расстояние. — Я вас… Вы у меня… Да как не стыдно? Вы же обещали! — вырываю из рук управляющей продолговатую вазу и рвано выдыхаю. — Да я вас придушить готова. Разве так можно? Мы же договаривались. А если он… — кошусь на Анечку, прильнувшую к груди отца, и перехожу на змеиное шипение: — Если он ласты склеит раньше полуночи? Где мы ещё одного подопытного найдём, м? Придите уже в себя!