Обед состоит из ломтя жесткого мяса, скрытого под кучкой едва теплого гороха. Каждый кусок, который Томас подносит ко рту, на вкус как грязь; дважды он по ошибке принимается жевать вилку, и ее зубья больно колют язык. Посреди трапезы за стол Томаса присаживается Чарли, которого задержал после урока учитель. Наконец тощий дежурный оделяет его порцией малосъедобного окорока с желтоватой гороховой размазней.
– Что-нибудь слышно? – спрашивает он.
Томас качает головой:
– Ничего. Но ты только посмотри на них. Они все этого ждут. И ученики, и учителя. Всем не терпится увидеть второй акт.
Его голос звучит озлобленно, и вслед за словами из ноздри вырывается тонкое облачко дыма, слишком прозрачное, чтобы оставить после себя сажу. Чарли тут же разгоняет его ладонью. Он ничуть не встревожен. Почти никому не удается прожить день без единого проступка. Порой даже можно заметить, как учитель прикрывает ладонью струю дыма, льющуюся с его языка. Таких учителей любят больше – из-за своего несовершенства они ближе к ученикам.
– Домой тебя точно не отправят. – Чарли говорит так, будто сам в это верит. – Ты ведь только что приехал.
– Наверное.
– Он просто вызовет тебя в кабинет. Доктор Ренфрю вызовет.
– Скорее всего.
– Тебе придется рассказать все, ничего не скрывая.
И затем Чарли говорит то, о чем Томас думает с самого утра, но не смеет произнести вслух.
– Иначе тебя могут не взять на экскурсию.
Томас кивает, но ответить не может: во рту у него разом пересохло.
Экскурсия – только о ней он и слышит с момента прибытия в школу. Это исключительное событие: ничего подобного не случалось почти тридцать лет. Судя по слухам, на возобновлении экскурсий настоял Ренфрю, которому пришлось выдержать яростное противодействие со стороны учителей, родителей и даже совета управляющих. В этом нет ничего удивительного. Мало кто из приличных людей рискнет отправиться в Лондон. Намерение повезти туда школьников кажется странным, а то и вовсе безумным. Звучали предостережения о том, что экскурсия подвергнет опасности всю школу, что ее участники могут вообще не вернуться.
Томасу до сих пор трудно шевелить языком.
– Я хочу ехать, – вот все, что он способен выдавить из себя, прежде чем зайтись в приступе сухого кашля. Но слова не полностью передают его чувства. Ему нужно