Лев подошёл к самому краю волнореза и посмотрел вниз. Хотя высота стены составляла не больше двух с половиной метров, за пределами верхних плит ничего не было видно. Это обстоятельство не могло не удивлять мужчину. Подойдя к тому самому месту, где как ему казалось, он видел одинокую фигуру, мужчина посмотрел в направлении, в котором должен был располагаться его дом. Лев убедился, что с этой позиции можно было видеть контур дома и свет в окне, выходящем на берег. Но не могло быть и речи о том, чтобы различить что-то конкретное с такого расстояния и при таком освещении.
Ветер, надувавший с моря, теперь бил в спину мужчине, и ему было приятно ощущать приносимую ветром свежесть и прохладу. Однако, стоя на том же самом месте, Лев вдруг поймал себя на мысли, что ему по совершенно необъяснимой причине не хочется опускать свой взгляд туда, где была расщелина в бетонных плитах. Из расщелины доносился уже знакомый мужчине запах стоячей воду, но помимо запаха, ничего больше оттуда не исходило, казалось, что на всю свою глубину расщелина была заполнена непроницаемой тьмой.
Сделав несколько шагов в сторону, Лев всё же пересилил самого себя и посмотрел в расщелину.
– А мне, оказывается, трудно отказать своей собственной фантазии в изобретательности! – заключил вдруг Лев, осознавая как его мысли, словно высвободившись из-под контроля рационального мышления, устремились в расщелину.
Достигнув неведомого дна, там, где стояли заплесневелые воды, омывавшие поросшие толстым налётом водорослей стены, мысли нащупали неведомое дно, и что-то ещё. Это что-то ответило неясным, не воспринимаемым стандартными органами чувств, резонансом. И вот уже эти мысли, побывавшие там, и скорее всего заражённые чем-то неведомым, устремлялись обратно, прочь из расщелины. Словно стая чёрных воронов, высвобожденных из длительного заточения в тесной клети, заражённые мысли, такие же чёрные, как и оперенье воронов, вырывались наружу из расщелины. Некоторые из них сразу же устремлялись обратно в сознание того, кем они были созданы, иные – какое-то время кружили вокруг, но всё равно возвращались.
Вернувшись, эти мысли порождали в породившем их сознании образы, которым не находилось никакого объяснения. Эти образы, размытые, спутанные, были непременно связаны с волнением и тревогой.