– Не говори со мной, как с кретином, – погрозил я ему пальцем. От волнения и злости челюсть моя ходила ходуном. – Ты отца даже не знаешь и попробуй только скажи про него еще что-то в таком духе. Я серьезно, Дугин, это не тот случай, чтобы я спустил тебе.
Слова мои его, казалось, осадили. Не ожидавший резкости, Михаил открыл было рот, но застыл в молчании, и в первый раз на моей памяти он поступил так.
Восхищенный действием собственной речи, я с жаром добавил:
– Ты не знаешь моего отца. Этот человек уже четверть века занимается социальной помощью. Он, в отличие от таких, как ты…
Дугин не дал мне продолжить. Может, впервые за годы нашего знакомства мне удалось задеть его за живое, непонятно каким образом.
Он взглянул на меня быстро – словно предателя, словно Цезарь Брута, полным горькой обиды взглядом пронзил и сказал:
– Только не плачь, когда обнаружишь в биографии своего папаши-филантропа какое-нибудь темное делишко. У такого, как эти святоши…
Я врезал ему, от души, в челюсть, и повалил на пол. Дугин поднялся, опешивший, но, впрочем, довольно быстро пришел в себя и, несмотря на мой высокий рост, дотянулся мне аккурат до правого глаза.
От удара у меня потемнело в обоих глазах, и никто из нас не желал продолжать драку. Мы плюнули друг другу вслед, я искренне считал все выходные, что больше никогда не заговорю с этим идиотом. Переживал ужасно, мерил шагами комнату. Но когда наутро понедельника судья объявил начало заседания, посмотрел на наши раскрашенные рожи – дугинскую лиловую щеку и мой сине-желтый глаз – и, к немалому удивлению собравшихся, расхохотался, мы оба уже знали, что ссора наша – в прошлом.
– Рассказывай давай уже, – уставился Дугин на меня выжидающе. – Что-то ведь случилось?
Я покивал. Случилась нелепейшая история. Когда Дугин пообещал, что не будет смеяться, я поведал ему, что вчера получил сообщение с Аниного номера: «Приходи скорей, я уже соскучилась». Что я мог подумать? Несколько недель я только и убеждал себя, что наш роман закончен, но в моей голове не переставали возникать будоражащие кадры прошлого и снисходительная тусклая улыбка, которой Анна отвечала, когда была не согласна. Мы не так уж часто сходились во вкусах, мнениях. Но ведь было что-то, иначе я давно бы перестал думать о ней, что-то крепко зацепило меня – я не хотел пока смотреть на других женщин. И теперь сообщение. Может, она чувствует то же самое? Так же бродит по дому, не находя себе места, словно чего-то не хватает, важного и невыразимого словами.