– Пал Иваныч…
– Ты, чай, художником промышляешь?
– Да, я – художник. Сейчас на пенсии, езжу, рисую… так сказать, удовлетворяю духовные и материальные потребности.
– Э-э… я б тоже порисовал, да уж руки дрожат, да глаз кривой, – старик опять тихонько похихикал в ладонь. – Я ниче, што… тово… побалакаю с тобой? Ты… можо… слышал про меня? – дед зыркнул на Павла Ивановича прищуренным глазом из-под кустистых бровей.
…Про тебя мне только еще слышать не довелось.
Павел Иванович погрузился в уныние. Вслух же произнес:
– Нет, дедушка, сорока на хвосте не приносила вестей о тебе.
– Тута ведь тово… ежели кругом озера итить, так километра три будет, где я энтим летом живу-то… Изба старая уж больно, да спасибо хоть не осыпатся. Там ране староверы жили, а щас их уж там нема…
– А где бабка-то твоя? Или один остался?
– Ох ты, куды вставил… што бабка… В деревни живет, пироги печет… мать ее с яйцом курица!
Дед засмеялся и, тряся бородой, достал из кармана платок, промокнул вспотевший лоб.
– А я вона под старость лет то мир повидать захотел!
– Ты, дед, прямо как Лев Толстой. Тот тоже пошел с посохом и котомкой куда глаза глядят.
– Што ты, какой толстый? Отродясь худой был… А ну, дай-ка твою писанину-то гляну.
И дед бодро отодвинул Павла Ивановича в сторону. Постоял, молча рассматривая холст, пошевеливая кустистыми бровями, причмокивая губами и, изредка, кивая головой.
– Мудрено… Я же все иконы ранее видал, а твою-то писанину ишо не пойму…
– Я ее еще не закончил. Видишь, только небо да полоску гор рисую.
Дед недоверчиво поморщил нос:
– Шо, кормит тебя стряпня-то энтова?
– Кормит дедушка. На чай с вареньем хватает, и на том спасибо. А ты-то чем живешь?
– А я-то шо… летом живу ишшо ничаво, животину никаку не держу, так огородик токо маненький дозволил расти… дак и то у нас же тута холода, высокогорие, землица-то плохо родит…
– А зиму-то где проводите?
– Зиму-то… – дед вздохнул и замолк, устремив взор в сторону гор.
Павел Иванович воспользовался заминкой в разговоре, отошел на несколько шагов от этюдника, в раздумье теребя пальцами бородку. Его мысли вернулись к картине.
…Кажется, уже нашел нужный оттенок, но нет, снова не то… небо до конца никак не удается передать. Пожалуй, на сегодня надо заканчивать.
Павел Иванович, храня молчание, стал складывать кисти и тюбики с красками. Дед зашевелился и, кряхтя, заговорил: