Жан Ги отдернул занавеси и увидел свет в окне старого вокзала.
Оперативный штаб был оборудован. Собранные улики отправлены в лабораторию в Монреале. Местное отделение полиции согласилось выделить охрану для громадной пушки, хотя качество присланных агентов вызывало сомнения.
– Только что из академии, – заметила Изабель Лакост. – Научатся.
– Может быть.
– Мы когда-то тоже были такими.
– Такими мы никогда не были, – возразил Бовуар. – Не так уж трудно сопоставить факты, Изабель. Они учились в академии три года. А значит, эти двое и все остальные на их курсе поступили на учебу в самый разгар той эпидемии.
– Думаешь, и на них порчу навели?
– Я подозреваю, что в то время набор курсантов проводился по особым критериям, – ответил Бовуар.
«А теперь мы имеем целый выпуск таких полицейских, – подумал он, открывая окно и ощущая холодный ветерок. – Несколько выпусков. Теперь они повсюду в Квебекской полиции. Повсюду в лесу».
Следствием этого безобразия была в лучшем случае некомпетентность, а в худшем – готовность агентов продать честь мундира.
Бовуар взял Библию, которую нашел на книжной полке в номере, пролистал, нашел Книгу Екклесиаста. Его заинтересовали строки из песни Пита Сигера.
В окне он увидел свет, горящий в доме Гамаша, и представил его и Рейн-Мари у камина за чтением.
«Всему свое время», – прочел он.
В доме Клары по другую сторону деревенского луга тоже горел одинокий огонек.
«Время сетовать, и время плясать».
Жан Ги увидел три высоких ствола сосен, которые чуть покачивались на осеннем ветерке. Увидел, как из бистро вышли две темные фигуры.
Одна высокая, сутулая. Вторая, с тростью, прижимала что-то к груди другой рукой.
Две фигуры прошествовали по деревенскому лугу мимо скамьи, мимо пруда, мимо трех сосен.
Жан Ги увидел, как месье Беливо проводил Рут до двери. А потом сделал нечто неслыханное: вошел в ее дом.
Время было позднее, но Бовуар не чувствовал усталости.
«Время молчать, и время говорить».
Он позвонил домой и поговорил с Анни. Они обсудили покупку какого-нибудь дома с двориком близ школы и парка. Потом рассказали друг другу о прошедшем дне. Он лежал на знакомой кровати в гостинице, думая о том, что она лежит на их кровати, болтая ногами.
У Анни был сонный голос, и Бовуар неохотно пожелал ей bonne nuit[25] и повесил трубку.
«Время рождаться, и время умирать».