– Как вас зовут? – услышала она, ступая одной ногой, обутой в высокий сапог, на лестницу.
– Настасья Алексеевна, – послышалось справа от того же Василия Александровича.
– Значит, Настенька, – с лёгкостью, как будто давно знал, произнёс пилот, подхватывая слева пассажирку, которая, благодаря двум поддержкам справа и слева, буквально взлетела по лестнице, едва успев коснуться трёх ступенек лёгкого трапа.
И уже оказавшись почти в салоне вертолёта до её слуха, а, может, с опозданием до сознания донеслись слова:
– А я Иван крестьянский сын. Можно просто Ваня.
Так они и познакомились. Через несколько минут Иван крестьянский сын забрался сам в вертолёт, окинул взглядом рассевшихся вдоль бортов, перекрывая спинами иллюминаторы, пассажиров, у ног которых возвышались не поместившиеся в грузовом отсеке тюки и чемоданы, мельком бросил взгляд на Настеньку и, без тени улыбки на продолговатом красивом лице, обрамлённым правильными дугами светлых бровей, прошёл в кабину пилота. Настенька с трудом успела уловить его озабоченно-сосредоточенное выражение глаз.
Механик, он же второй пилот, по объяснению Василия Александровича, постоял на лётном поле, вслушиваясь в то, как раскручивался винт вертолёта, затем быстро влетел в салон, убрав за собой лестничку, присел тут же у захлопнутой им двери на маленькую скамеечку. Гул двигателя мешал разговаривать, поэтому Настенька, повернувшись боком, уставилась глазами в иллюминатор.
Внизу пронеслись огни по краям взлётно-посадочной полосы, и началось море, когда кто-то коснулся плеча Настеньки. Она недовольная прерванным зрелищем обернулась, но внезапно обрадовалась при словах наклонившегося к ней механика:
– Командир приглашает вас, если хотите, в кабину. Там лучше видно.
Настенька была счастлива. Её первый полёт и в кабине, в кресле второго пилота, откуда открывался прекрасный обзор. В первое мгновение ей показалось страшным сесть в кресло, которое, казалось, зависло в воздухе. В кабине под ногами тоже было прозрачное стекло, поэтому ощущение было такое, что ты находишься в воздухе и вот-вот упадёшь. Но падения не происходит, и к этому постепенно начинаешь привыкать.
После самолёта, летящего на высоте девять тысяч метров, откуда проплывающая земля выглядела большой развёрнутой картой с малюсенькими домиками вдоль тонких речушек, вертолёт виделся летящим совсем близко от земли. Правда, сейчас у Настеньки под ногами были потемневшие воды фиорда, а слева неторопливо проплывали высокие стены гор. Это потом уже она узнала, что они называются Столовыми горами, так как в отличие от остроконечных гор, эти завершаются плоскими крышами, то есть равнинами, словно огромные столы, накрытые белой снежной скатертью, как сейчас, и расцветающей цветами в летнюю пору. Столы сидели прямо в морской воде, и лишь кое-где можно было заметить узкие лоскутки побережья, покрытого снегом.