Моё тело — тюрьма - страница 19

Морозный, свежий и чистый зимний воздух приятно холодил щёки. Падал пушистый снег. На дорожке уже были следы прошедших ранее студентов. Ей можно было бы свернуть и пройти по натоптанной лесной тропке, которая так и называлась «через лесок наискосок», но Кире хотелось прогуляться перед парами, и поэтому она пошла по «длинному пути», который пролегал параллельно узкому одностороннему проезду для студенческого автобуса.

Фонари не горели, так как дирекция учебного комплекса экономила деньги, но ей было всё равно. Она прекрасно знала каждую выбоину этой дорожки, по которой ходила от общаги до корпусов множество раз за три с половиной месяца учёбы.

Утренняя двадцатиминутная прогулка по лесу доставляла ей удовольствие.

Когда выполняешь какое-либо механическое действие, легко задуматься о чём-то так, что ничего вокруг не замечаешь. Темнота и отсутствие спутников этому лишь способствовали. Мрак раннего декабрьского утра напоминал Кире про космос и её «подселенца», который больше чем на неделю оставил её в покое: то ли для обдумывания ситуации, то ли просто выдохся при передаче информации. Второе всё же вероятней. В «заключении» возможности Грима были весьма урезаны. И стоило смириться с тем, что придётся жить с ним всю свою жизнь без права отказаться от такой сомнительной чести. Впрочем, в том массиве информации было и то, что срок жизни практически бессмертного Грима был ограничен сроком жизни его сосуда, так что по сути заключение в ней — лишь что-то вроде краткого оттягивания неизбежного конца. И Кире не нравилось, что Гриму в какой-то момент может надоесть грустное прозябание в её теле и он захочет закончить своё «наказание» кардинальными методами. Возможно, не прямо сейчас, но в дальнейшем Грима стоит как-то подбодрить, чем-то заинтересовать, чтобы обезопасить своё будущее.

Кира подумала о своём бывшем парне. Владе. Прошло почти два месяца, как они расстались, но ей до сих пор было больно. Стоило отпустить мысли, и они начинали крутиться вокруг него, причиняя сердцу и душе мучительную, почти физическую боль. Кире не нравилась боль. Никогда не нравилось страдать, она привыкла быть сильной, а не жалкой, растоптанной или, не дай создатель, умоляющей и выпрашивающей. Ей даже удавалось делать вид, что всё в порядке, и никому не показывать своих душевных переживаний. По-прежнему улыбаться и чувствовать вкус к жизни, от которой она не собиралась отказываться ради кого бы то ни было.