Мадлен позвала камеристку Одиль, чтобы помогла ей помыться и заплести волосы на ночь. Глядишь, и поможет от навязчивых мыслей. И руки помыть хорошенько, вот. О чём там говорила принцесса Катрин? Праздник послезавтра? Может быть, получится заглянуть на него ненадолго и исчезнуть? Всё равно у неё одно-единственное приличное платье, и то уже очень не новое и совсем не модное. В таком платье лучше всего стоять у стеночки.
Правда, Одиль возрадовалась, как только услышала про праздник, и тут же начала трещать, что там Мадлен смогут увидеть какие-нибудь достойные мужчины, ведь в доме его милости бывает столько достойных мужчин! И у неё тоже одно на уме…
— Почему меня все так не любят, что хотят снова выпихнуть замуж? — спросила совершенно расстроенная Мадлен.
— Отчего же не любят? — удивилась Одиль. — Так наоборот же — заботятся. Чтобы было кому вас и обогреть, и защитить.
— Много меня Ангерран обогревал и защищал, — фыркнула Мадлен.
— Не все же такие, — пожала плечами Одиль.
Она была ровесницей Мадлен, ей тоже вскоре исполнится двадцать семь. Но Одиль была замужем три года, а потом муж погиб, и единственный сын тоже умер. И брак Одиль был совсем не похож на брак Мадлен. Ну да она не дочь графа, ей можно было выйти за пригожего парня из людей Кресси. Жаль, что у неё так случилось. Жаль, что даже сына не осталось, у Мадлен-то хотя бы дочери. Они чудесные, а замуж их выдавать ещё не скоро — пока можно просто радоваться.
— Почитать вам? — спросила Одиль, когда Мадлен была помыта, заплетена и облачена в ночную сорочку.
— Нет, Одиль, спасибо, ступай, — никакие занимательные истории тут не спасут.
У Вьевиллей большая библиотека, и Мадлен разрешили брать там любые книги, какие ей глянутся. Она и берёт — себе, дочерям и камеристкам на развлечение. Но сейчас, увы, совсем не хочется читать ни про подвиги, ни про любовь.
Может быть, потом.
Мадлен ещё немного вспоминала проклятущего хромого принца… а потом уснула.
9. 8. По-родственному
Жиль очень любил бывать в кабинете зятя-маршала — потому что это был не кабинет, а прямо райский уголок. В углу стояло апельсиновое дерево в кадке — его привезли из далёких южных земель. На дереве обычно восседала пара больших ярких попугаев — они умели разговаривать и время от времени выдавали что-нибудь необыкновенно смешное. Мужик, Жако, ругался, как заправский сапожник, а дама, Кара, пищала, охала и фыркала, как светская красотка. А ещё они летали по дворцу, нещадно подслушивали и потом повторяли всё это хозяину на разные голоса. На вопрос — зачем тебе эти болтливые холеры, зять только вздохнул и сказал: сначала, мол, понравились, а теперь куда их уже, паразитов? Паразиты при этом садились к нему на плечи, нежно тюкали клювами и говорили что-то вроде «Годфри хороший». Впрочем, маршал не оставался в долгу, и об обитавшем в доме Жиля его милости Котальдо, магически выведенном звере породы кошачьих, тоже отзывался весьма по-военному.