Его вытолкнули в коридор. Оба чужих держали короткие жезлы со
слабо светящимися символами, которые напоминали пистолеты
девятнадцатого века: монолитные, округло изогнутые и расширяющиеся
к рукояти. Нарываться бессмысленно...
Всё вокруг состояло из стекла. Стены то мутнели, превращаясь в
камень, то вновь постепенно набирались прозрачности. В такие
моменты в глубине их виднелись тёмные объёмные фигуры, иногда
вполне узнаваемые. Порой это были целые сюжеты, почти как на камне
древних земных пирамид. Чаще повторялся один и тот же: изящный паук
с двенадцатью лапами и жвалами с обеих сторон, от которого во все
стороны тянутся тонкие тенёта с опутанными существами на концах. И
ещё символ, что-то типа трезубца.
Его остановили резко, рывком за сцепленные кисти. Хрустнуло в
плечах, Роберт застонал, и его втолкнули в высокую арку, что
оказалась справа.
Помещение было большим. Огромным даже, насколько он успел
отметить. Чужаки не церемонясь бросили его лицом в гладкий,
холодный пол. Втянув ноздрями воздух, он закашлялся – от
малахитового стекла и несло мятным нашатырём!
Что-то где-то клацнуло, послышался гул, мигом передавшийся
слабой вибрацией нестерпимо воняющему полу. Его подняли и швырнули,
как того барашка в путах. Роберт не успел сообразить, что руки
свободны, и со всего маху врезался лицом в нечто твёрдое и
абсолютно прозрачное. По «стеклу» потекла кровь из разбитого носа,
не оставляя никакого следа.
Роберт забарахтался, вскочил. Колба! Чёртова стеклянная колба, о
которой говорил абориген!
Таких колб вдоль изогнутой стены залы, подсвеченных по верхней
окружности словно для выставки гигантских орхидей, стояло всего
пять. Но орхидея была одна. И обращались с ней совсем не
трепетно.
– Вика-а!! – кулак Роберта врезался в невидимую преграду.
Она не реагировала. Лежала на полу колбы, как-то странно
распластавшись. Как ни колотил Роберт, как ни кричал, всё
впустую.
Белотелые потеряли к пленникам всякий интерес. Роберт прощупал
«стекло» везде, где дотянулся. Непонятно как он вообще попал
внутрь: ни швов, ни стыков, ничего. И оно совсем не бликовало. Свет
расположенных над колбами кольцевидных ламп словно «не замечал»
его, проходя насквозь без малейшего преломления или отражения. На
нём даже отпечатков и кровяных подтёков не оставалось...