Миновав очередной перекресток, я
облегченно вздохнул, заприметив караульного возле высокой двери.
Немолодой мужик вовсю кадрил охающую служанку своими подвигами.
Столь же невероятными, сколь и вымышленными.
— Знамо-дело видал! Как тебя нынче!
Жуткий паскудыш, Живорез этот — глазищи что твои дойки, а ручонок —
как говна в конюшне! Яж первым за аптекаршей в колодец полез —
захожу и вижу — шевелится, поганец! Ну, меня-то все знают, мне что
баронов, что Живорезов кромсвать, рука не дрогнет! — мозолистая
ладонь с важным видом огладила рукоять короткого меча.
— Ой, да дурнишь ты... Ручонки у тебя
больно худеньки, дабы чудищ таких сражать, враки только городить
мастак!
— Какие враки, дурилка?! Этой самой
пятерней добил! А ну — гляди, коли не веришь!
«Эта самая пятерня» решительно сжала
выпирающий бюст барышни, вызывая ворох неубедительных протестов и
восторженных смешков. Хищные глазки поварихи триумфально
заблестели, заставляя задуматься, кто кого соблазнял.
Пока караульный уделял внимание
пышному телу, а пышное тело — караульному, я заострился на двери.
Караул возле сортира точно не поставят, но и отвлекать обжимающуюся
парочку как-то неловко — горничная побежит стучать, что я снова
нарушаю постельный режим, а гвардеец примется сиркать и в очередной
раз благодарить за вызволение из разбойного лагеря. Еще и приврет,
что именно он меня из внезапно оживших лап очкарика вытаскивал,
намекая что было бы неплохо за такие
подвиги в рыцари посвятить — как раз десятым в очереди
встанет.
— Может библиотека какая или
гардероб?
Решив что мне уже побарабану, бумажка
или рукав, я прошмыгнул за дверь.
Громадный зал можно было бы легко
спутать с собором, но никак не с сортиром. Проходя через огромные
витражи у недосягаемого потолка, лучи солнца ложились разноцветной
мозаикой на колонны и резные плиты. Ряды украшенных скамей
образовывали меж собой натуральную взлетную полосу, тянущуюся от
монструозных ворот до застланных коврами ступеней, восходящими к
царственному трону.
Гнездясь на подложенных под зад
подушках, малявка скучающе болтала туфлями в воздухе, уделяя куда
больше внимания чирикающим у потолочного свода птицам, чем толпе
внизу. Парад из загорелых лиц надевших свои лучшие наряды
деревенских старост, мускулистых рук кузнецов, хитрых глаз купцов,
и вздернутых носов мелкой, но очень гордой аристократии теснился
перед суровой нитью торжественного караула, замершего подле
ступеней.