– Тогда рассиживаться нам особо некогда. Даже поговорить пока толком не успеем. Сейчас прыгаем на «линку с» и вперёд!
Вот и Музеум.
– Пошли, – я встал, подал тебе руку. Твоя ладонь была прохладной и слегка влажной.
Мы перешли на Музеум ветки С и остановились на островке перрона. Оглядевшись, ты заметила:
– Отвратительная станция!
– Трудно поспорить, – нас окружал гранитный склеп.
– Плохо, когда архитектор не любит людей.
– А ты любишь? – слегка капризно, но без намёка на кокетство.
– Я не строю станций метро в самом волшебном городе на земле!
– Забавно, – ты рассмеялась, и сразу подошёл поезд, отмеченный красной полосой вдоль всего состава.
Очень просто: красная полоса – красная ветка.
Сели рядом и молчим.
– Что ты читаешь?
– Кастанеду.
– Неожиданно! Странный выбор для девушки. Практикуешь?
– Что за примитивный мачизм? А где мне найти дона Хуана, Тем более, дона Хенаро, когда вокруг одни крокодилы? Так, для расширения кругозора.
– Впервые слышу это от женщины. Я имею в виду «Кастанеду». Большинство уверено, что это слово означает «погремушки».
– Тебе не везло с женщинами…. Но месяц назад и я назвала бы что-нибудь другое.
– Вовремя мы встретились.… А что было бы ответом месяц назад?
Ты на секунду задумалась.
– По-моему, тогда был Гессе «Степной волк». Или Фаулз «Волхв».
– Снимаю шляпу, – я склонил голову.
Ты удивила меня. Удивляла и после. И сейчас удивляешь.
– А ты что читаешь?
– Довлатов. Мне, знаешь ли, ко времени.
– Мастер блестящих банальностей, кажется?
– Он не обижался на это. Здесь всё банально.
– Его приятель Бродский всё-таки сумел как-то…
– Не знаком.
– С ним сложно познакомиться! Но пишет – гениально:
Ты поскачешь во мраке по бескрайним холодным холмам
вдоль берёзовых рощ, отбежавших во тьме, к треугольным домам,
вдоль оврагов пустых, по замёрзшей траве, по песчаному дну,
освещённый луной, и её замечая одну.>1
Ты читала стихи громко, нисколько не смущаясь посторонними, а вот я почувствовал себя не в своей тарелке. Стало неловко, как будто меня публично втянули во что-то постыдное.
– Каково? – ты вела себя настолько естественно, что я со своей неловкостью ощутил себя провинциальным чурбаном.
– Прекрасные стихи.
В самом деле, почему материться на людях удобно, а говорить о Бродском – нет?
Так мы и добрались до «Розтили», станции в конце красной ветки на восточной окраине Праги. Выйдя, ты опять огляделась.