«У меня ведь семья была. Две дочери.
Муж. Хорошо жили. Муж держал лавку с артефактами. Он у меня умный
был. Самоучка. Три обязательных класса для одаренных. Были бы
деньги, в ахадемию поступил».
Она так и сказала: «Ахадемию». И
столько было в этом слове эмоции, что сразу стало ясно – классовым
равенством в городе и не пахло.
«Я-то сама из простых. Бездарных.
Приглянулась, видать, чем-то. Вот и взял в семью».
Я мысленно сбросила бабуле лет…
пятьдесят и согласилась… Стать, грудь, а главное – чувствовался
внутри не просто стальной, а титановый стержень. Такая встанет
рядом и тараном на врага пойдет.
Хм, не пошла.
«Муж первым погиб. Вступил в
сопротивление, сказал, что не сможет остаться в стороне и жить с
чужаками. Многие тогда так говорили. И никто не вспоминал о
наказании богов. Как были слепцами, так ими и остались. А у меня
две дочери на руках. Куда я пойду?»
Так всегда. Мужчины думают о
глобальном, о будущем, а женщины… о насущном. Обед приготовить,
детей накормить. Не остается у них времени на войну. И я помечтала
о том, чтобы каждому мужику вручать поварешку хоть на один день в
неделю. Хотя нет, от такой повинности они быстрее войну организуют
и сбегут на нее.
Лицо бабули налилось чернотой давно
живущего внутри горя.
«Я тем днем к соседке забежала, она
нам мешочек крупы обещала дать в счет давнего долга, а когда
вернулась… В дом залезли воры. Потом выяснилось, что свои. С
соседнего квартала. Ничего не нашли, разозлились и девочек
моих…»
Судорожный всхлип оборвал фразу.
Сколько надо городу, чтобы
превратиться в хаос? Чтобы благополучные, законопослушные граждане
начали рвать друг другу глотки? Чтобы приличные люди опустились до
грабежей, причем своих же соседей?
Сутки? Двое? Достаточно трех. И город
накрывает страшное полотно выживания. Озлобленная толпа обретает
собственное сознание. Она берет под контроль тех, кто раньше
максимум муху мог прибить и делает из них чудовищ. Делит мир на
своих и чужих.
Но кто сказал, что прав кто-то
один?
«Сопротивление. Чужаки. Одни забрали
у меня мужа, вторые дочерей. Так что ненавижу я всех одинаково.
Великий князь хоть за власть бился, а мы? Бабы, дети? Просто так
ведь гибли. Причем от своих. Пришлые, хоть и объявили нас своим
наказанием, простых людей в начале не трогали. Понимали – бабы
нужны, чтобы детей рожать, а тех уже воспитать по-своему можно.
Наши же точно озверели… Всех под корень. А потом уже и те
сорвались. Месть она такая… Тяжело остановиться».