Поначалу я относился к нему так же, как к любому другому
разбойнику: вижу — ловлю, не вижу — не ловлю. Но потом этот сукин
сын устроил на меня засаду в Рокингеме, и все стало совершенно
иначе.
Толковая, надо сказать, получилась у Малиновки засада. Когда
густые поросли лещины плюнули в нас залпом стрел, я только и успел,
что пригнуться. Недостаточно быстро — арбалетный болт звонко тюкнул
меня по шлему и вышиб из седла. Пока я пытался подняться, мотая
беспамятной башкой, лесные парни перестреляли всех пеших всадников
и, поднатужившись, сдернули с лошадей двух конных. Хьюго получил
копьем в живот и скорчился, пятная дорогу кровью. Гастона просто
опрокинули и дорезали лежащим, как куренка. В живых остался только
я. Везучий, мать его, Марк Денфорд.
Все, что с меня могли взять саксы, они взяли. Боевого коня,
которого я привез из Франции, сбрую, доспехи… Остался в одном
исподнем и с разбитой мордой. Не помню, кому принадлежала мысль
повесить злодея-норманна, но встретили ее с огромным
воодушевлением. За несколько минут чертовы саксы вырубили из бревна
колоду, поставили ее под деревом и перекинули через ветку веревку.
Но получилось так, как оно всегда получается у саксов. Кривобокая
колода раскачивалась, слишком короткая веревка врезалась в шею, и я
балансировал на своем эшафоте, как гребаный бродячий циркач на
пивной бочке.
Ребятам Малиновки это показалось забавным. Разложив на траве
хлеб, лук и вареные яйца, они наблюдали за редкостным зрелищем —
Марк Денфорд в одних подштанниках танцует на висельной колоде.
Умора же! Обхохочешься!
Не знаю, сколько вся эта хрень продолжалась. Солнце проползло
над лесом и скрылось за деревьями, у саксов в бурдюках почти
закончилось пиво, а у меня — силы. Когда я наконец сорвался, хрипя
и дрыгая ногами, как издыхающая собака, до кого-то из саков дошла
очевидная мысль: живой норманнский рыцарь — это ведь тоже деньги!
Меня вытащили из петли, дали пару раз по морде для укрепления духа
и примотали к ближайшему дереву. А к Паттишаллу отправили гонца с
требованием заплатить выкуп.
А я всегда говорил, что тупее сакса зверя нет!
Конечно, Паттишалл отказал. И выразил свой отказ весьма
категорично, вздернув гонца на центральной площади. Но у меня
появилось время — а рядом с деревом пьяный саксонский олух выронил
наконечник стрелы. Перепилив за ночь веревку, я отвязал
расседланного Ворона и сбежал. Появление начальника стражи с
разбитой мордой и в одних подштанниках стало в Нортгемптоне главным
событием года. Да что там года! Десятилетия!