- Потёмкин, – насмешливо фыркнул в
ответ Кирилл, а на лице его появилась искренняя улыбка. И, кажется,
даже в глазах мелькнули искры веселья. Но это неточно. Ведь серые и
мутные, почти неразличимые зрачки так и продолжали смотреть куда-то
вдаль, словно бы сквозь сидящую на его коленях девушку.
- Почему «Потёмкин»? – не поняла
Ольга.
- Потому что Эйзенштейн, – ещё более
«понятно» ответил Кирилл, аккуратно изымая из рук девушки свои
очки.
- Не морочь мне голову! –
возмутилась та, но тут же была вынуждена замолчать. Всё-таки,
возмущаться и целоваться одновременно несколько неудобно... А когда
поцелуй завершился, Ольга уже и буянить раздумала. Только поёрзала
немного и проворчала с деланным недовольством: – у всех мужья, как
мужья, а у меня террорист... сексуальный. Ведь только полчаса как
из постели выбрались!
- Это жалоба? – изобразил удивление
Кирилл, водружая на нос очки, вновь скрывая за чёрными стёклами в
серебряной оправе серые бельма глаз.
- Это требование! – отозвалась
Ольга, вскочила на ноги и, вцепившись в лацканы пиджака своего
франтоватого супруга, решительно потянула его на себя. А когда
Кирилл встал с кресла, девушка неожиданно замерла, прижавшись к
нему всем телом. – У нас же ещё есть время?
- До самой смерти Вселенной, – так
же тихо отозвался он и, подхватив жену на руки, скрылся в темноте
дверного проёма. И плевать им обоим было и на грозу, и на
остывающий чай... и на тревожное пение Эфира в окрестностях
разрушенной усадьбы.
Лишь поздним вечером, когда
закончился дождь и изрядно поредевшие тучи откочевали куда-то к
Звенигороду, а на небе высыпали мириады звёзд, Кирилл вновь
оказался на веранде и, одним волевым усилием заставив разогреться
давно остывший серебряный чайник, устроился всё в том же помпезном
кресле, словно утащенном из какого-то дворца или музея. Прожурчал
наливаемый в чашку чай, вспыхнула зажатая в зубах сигарета, на миг
осветив красноватыми бликами лицо замершего в неподвижности
молодого человека, и вверх устремились тонкие завитки табачного
дыма.
Может быть, спрятанные за стёклами
очков, глаза Кирилла не видели света звёзд и лунной дорожки,
бегущей по глади заросшего пруда, сияющих сполохов в каплях воды на
листве старых яблонь и пляски необычайно крупных светлячков на
поляне перед обрушившейся парадной лестницей усадьбы, зато он
осязал пружинящее дерево скрипучего пола веранды под ногами и холод
серебряного набалдашника трости в ладони, ощущал дуновение
прохладного ветра, напоенного ароматами влажных после дождя трав и
свежестью недавно отгрохотавшей грозы, слышал плеск рыбы в озере и
пение птиц. Стрёкот сверчков... и тишину опустевшего флигеля за его
спиной. Слышал, обонял, осязал, чувствовал.