Ниночка торопливо поднялась на крыльцо и постучалась в темное окно. Кто-то вышел из ворот и, тяжело шагая по лужам, подошел снизу к крыльцу.
– Это ты, Матвей? – спросила Ниночка. – Ключ у тебя?.. Кто приехал?..
– Я, барышня, – сипло и хрипло ответил черный человек.
– У тебя ключ?
– Тут…
Матвей, скрипя ступеньками, поднялся на крыльцо, протиснулся мимо Ниночки и открыл дверь. Тихо скрипнув, она тяжело осела в черную тьму. Запахло хлебом.
– Кто приехал? – опять спросила Ниночка.
– Следователь с доктором да становой… В Тарасовке мертвое тело объявилось…
Ниночка ощупью прошла сени, вошла в классную и долго искала спичек.
– Куда я их всегда засуну?..
Матвей стоял где-то в темноте и молчал.
Ниночка нашла спички и зажгла лампу. Слабый свет, дрожа и замирая, расплылся по комнате, уставленной похожими на гробы партами.
– Мне, барышня, надо за лошадьми на пошту идти и чтоб понятых в Тарасовку тоже…
– Ночью? – удивилась Ниночка, стоя перед ним с лампой.
Матвей повел шеей и вздохнул.
– Вы бы, барышня, лучше к батюшке, что ли, пошли, а то дюже пьяные. Орут, спать вам не дадут, гляди.
– Ничего, – ответила Ниночка, – а разве очень пьянствуют?
– Да, известно, – не то с досадой, не то с завистью неохотно ответил Матвей и опять вздохнул. – Целый вечер без передыху пили… Вы бы, пра, к батюшке… А то это у них на цельную ночь…
– Ничего, – опять ответила Ниночка.
Матвей неодобрительно помолчал.
– Ну, так я пойду, значит.
Ниночка проводила мужика, заперла за ним дверь на засов, прошла в классную и ушла с лампой в свою комнату.
И сейчас же из-за запертой и завешанной ковром двери, которая отделяла комнату Ниночки от комнаты «для приезжающих чиновников», она услышала громкий, совсем пьяный смех, звон стекла и скрипение дивана. Из-под двери сильно тянуло табаком и еще чем-то тяжелым и горячим.
Ниночка отворила форточку, с любопытством оглянулась на дверь и, наставив ухо, прислушалась.
– Ладно, ладно… знаем мы вас!.. А сам небось давно уж зондировал… – кричал кто-то грубым и неприятным голосом.
– Тише, ты! – захлебываясь пьяным и тупым смехом, сказал другой.
И все трое захохотали так, что дверь задрожала.
– Нет, ей-Богу, господа, всего только один раз…
Ниночке вдруг стало отчего-то обидно и тяжело, хотя она ничего и не поняла. Смущенно и нерешительно она отошла к столу.