А тусклый, поблекший и ослабший силуэт, вокруг которого суетятся
лекари…
Это он сам.
Взирать на себя со стороны было странно и необычно, но при том
необычайно легко. Недовольно «ворчащее» проклятие, тяжесть в мышцах
и боль от ран практически не ощущались, хоть разум и подсказывал,
что всё должно быть с точностью до наоборот. Зато мана вовне
виделась вымотанному разуму так, словно он мог прямо сейчас
зачерпнуть её рукой, направив на какие-то свои нужды. Глупость, но
глупость смешавшаяся с реальностью. Будь у Виктора такой опыт, и он
сказал бы, что эти ощущения чем-то походили на галлюцинации
отходящего после операции пациента, видящего то, чего нет, и
принимающего это за чистую монету. Но проклятого не оперировали ни
в том мире, ни в этом, так что сравнивать ему было не с чем.
Но это не значило, что он не мог хотя бы на мгновение
предположить, что невозможное возможно… и попытаться это сделать,
потянувшись к ближайшему артефакту, в котором мана была
сконцентрирована сильнее всего. Это в лес он вышел голым, как сокол
– благо хоть подпоясаться не забыл. А здесь, в поместье, на
«умирающего» понавешали всяких побрякушек столько, что они,
активировавшись, имели бы все шансы взорваться вместе с третьим
сыном графа.
Если бы не вышли из-под руки мастеров рода Бельвиос, конечно
же.
Виктор и сам не заметил, когда окружающий мир в его восприятии
поплыл, а перед сознанием появилось чуждое материальному измерение.
Внешне практически такое же, повторяющее обычное вплоть до малейших
деталей, но – бесконечно чужое. Человек, мысля иными категориями,
совершенно не мог его воспринимать. Ни маг, ни вирфорт, ни
пустышка.
Но проклятый почему-то выбился из этого правила, и потому сейчас
заинтересованно «озирался», не видя в происходящем ничего, что
можно было назвать странным. Тем более он уже бывал на изнанке,
пока «летел» до своего нового тела. Сейчас же он просто продрал
глаза и стал зрячим, почувствовал запах чужого воздуха, воспринял
тепло искажённого солнца и ощутил дуновение неправильного
ветра.
Виктор ван Бельвиос, потеряв сознание, не погрузился в блаженное
ничто и не ступил во владения Лункоса, как полагается каждому
засыпающему смертному. Вместо этого он вывернулся наизнанку, и
оказался… да на изнанке он и оказался.
В мире, материей которому служила мана.