Но стоило мне только услышать протяжный, звонкий крик, внутри что-то надломилось. Хрустнула корка, мешающая полюбить малыша всей душой изначально.
И теперь нет ничего для меня дороже. Нет счастья больше, чем ощущать биение его маленького сердечка рядом.
Спустя четыре месяца после встречи с тетей, когда мы уже собрали все документы и собирались уезжать в Англию, я узнала, что беременна.
Тетя тут же билеты отозвала. Сказала, что «это» останется здесь.
И я, тогда все еще злая на Юру и заплаканная, на грани истерики была с ней полностью согласна.
Дура! Теперь жалею. Очень.
Ведь могли бы уже давно уехать. И там бы я ее уговорила, а теперь остается только… воевать.
— Мелисса, — вошла тетя. Даже в свои сорок три, статная блондинка. Красивая, но с уже наметившимися морщинами возле губ и глаз. — Вот та женщина.
Черт, черт, черт. Прижимаю к себе малыша сильнее. Не отдам! Отворачиваюсь от ее пронизывающего, бесчувственного взгляда.
Она, не имевшая никогда любви, детей, питомца, не сможет меня понять. Никогда.
— Я уже сказала, что не откажусь от него, — не отрывая взгляда от ребеночка, рявкаю я.
Он, конечно, испугался и тут же закричал. Пронзительно так, словно знал, что творилось в моей душе. Что творится в палате частной клиники.
— Сколько можно повторять одно и то же? Вы напугали его. Пошли все вон!
— Простите, — повернулась к посетителям тетя и закатила глаза. Сука! — Послеродовой синдром. Мысли путаются. Мы уже все обсудили.
Она подошла ко мне. Начала руки протягивать, а я её по ним ударила. Потом в волосы вцепилась. В прическу идеальную и змеей зашипела:
— Не отдам, слышишь меня? Забирай свои деньги. Оставь мне его… Оставь…
Она дает мне пощечину, так, что голова дергается, но я все еще Никиту держу. Сильно к себе прижимаю.
— Прошу, Машенька, Тетечка, прошу, не забирай его у меня. Он единственное, ради чего я теперь живу, — рыдаю, но ей все не почем.
После недолгого, но бурного сопротивления, она буквально вырывает из моих рук Никиту. И я уже с кровати хочу встать, в ноги ей броситься. Волосы крашенные повыдирать. И сердце бы вырвала, но нет, кажется, у нее в груди ничего.
— Никита! Верните мне Никиту! Юра! Юра! Помоги мне, скотина! Они нашего сына забирают, сына нашего украсть хотят! — уже на грани бреда кричу, надеюсь на что-то. Слушаю пронзительный плач моего красивого мальчика.