Сегодня обычный рабочий день. Когда я оказался в доках, подошел
нахмуренный бригадир. Своей серьезностью он всегда навевал мне
тревогу. Странно. Все рабочие мрачны и прервали свои разговоры, как
только я появился.
— Привет, Анжи. Слушай и запоминай. — Он опустил глаза. —
Гальбоа попал под пламя из дюзы плазменного движка. Сгорела правая
рука, сильно обожгло эту часть тела. Он больше не будет здесь
работать. Сейчас тут инспекция ходит, осматривает все и что-то
ищет. Тебе лучше не появляться, хотя бы некоторое время.
Для меня мир рухнул.
Как бог мог допустить такую несправедливость? Все, чего я хотел,
все, что имел, чего добился, — все ушло. Не став слушать,
переоделся и полез обратно через вентиляционный тоннель. Слез не
было… странно. Когда вылезал в нашем секторе, меня поймала местная
СБ. Оказывается, они прокрутили все видеозаписи в камерах доков.
Фрагментов с доказательствами, что я работал с докерами, не было, а
я молчал. Но факт проникновения в закрытый сектор — уже
преступление. Когда следователь прекратил брызгать слюной и
запугивать, я равнодушно посмотрел ему в глаза и ничего не ответил.
Да что мне до его угроз? Тут пришел куратор Ваалси. После короткого
разговора со следователем он обратился ко мне.
— Полгода без посещений города. Перемещаться только по
территории детдома. Выйдешь дальше — лишим доступа в сеть до конца
срока. — Куратор был сух и не обратил на мое равнодушие никакого
внимания.
— Вы довольны наказанием? — обратился Ваалси к следователю.
— Вполне. Будет уроком.
— Иди в детдом, — повернувшись, сказал мне куратор.
Придя в корпус, я сразу лег в капсулу и уснул. Сон — лучшее
лекарство.
***
Элиза читала досье на Анжи. Оказывается, мальчик все время
подвергался нападкам со стороны сверстников. Вообще не играл в
игрушки и игнорировал внимание группы детей к играм. Они, в
большинстве своем, не говорили, только некоторые пытались с ним
подружиться. На записях было видно, что в такие моменты Анжи
говорит очень хорошо. Его речь больше свойственна подростку лет
шестнадцати-восемнадцати, чем ребенку двенадцати лет. Дети тянулись
к нему. Анжи не был лидером, но его хотелось слушать. О сложных
вещах он говорил так, чтобы ребенок мог его понять, часто прибегал
к примерам, в целом ведя себя не по-детски. Записям было полтора
года, по какой-то причине после смены группы он перестал говорить.
Сегодня выяснилось, что он уже долгое время ходит в сектор
космопорта. Он, как обычно, ничего не сказал, а куратор не стал
спрашивать. Элиза посчитала, что надо углубиться в исследование
собранного материала, чтобы понять причину неразговорчивости Анжи.
Только так можно выработать план для социальной адаптации мальчика
в дальнейшем. На этой мысли она отставила кружку с кофе и
углубилась в материалы по делу.