И пропали бы они вовсе, если бы не огонек надежды, что показался вдалеке. То был дом, что на окраине. Сквозь окна его брезжил свет, а из печной трубы валил дым. Люди, позабыв обо всем, пошли к этому дому. Только ступили они во двор, а дверь уже раскрылась – даже стучать не пришлось.
– Входите! Входите! – прокричал им с порога хозяин.
И они вошли. Дом этот не был велик. И в нем уже находились люди: семья хозяина и те, кого он успел приютить. Однако, тесно здесь не было. И вновь пришедшие дивились этому и не понимали, что добро не имеет границ. Хозяйка усадила всех за длинный стол и подала ужин. И гости поражались обилию и разнообразию блюд. И не понимали, что щедрость не знает предела. И, наконец, в доме этом не было ни одной свечи, ни одной лампы. А он был полон света. В очаге тлели всего несколько хворостинок, а тепло расходилось повсюду. И вдруг поняли они, что источник этого света – сердца хозяев. И сделалось им так мучительно больно, что разрыдались они и принялись просить прощения друг у друга.
Раскаяние их было искренним, сердца их очистились и тоже наполнились светом. И они унесли этот свет в свои дома. И открыли двери всем, кто бежал от тьмы. И передали им частичку этого света. Так свет потихоньку разлился по всему миру. И тьма отступила. Ведь победить тьму может лишь свет души человеческой.
Мне рассказывали как-то про одного человека, который очень любил театр и мечтал построить свой собственный. Он жил в центре города, в квартире на первом этаже. Когда он покупал эту квартиру, то вместе с ней купил и небольшой подвал, который находился прямо у него под полом. В этом подвале он и задумал устроить театр.
Он не мог нанять рабочих, и все делал сам. Понемногу, сколько успевал. А после, он репетировал посреди недостроенного театра. Шли годы. А он все строил и строил свой театр. С тех пор, как он вбил в стену первый гвоздь, прошло десять лет. Вы скажете – нужно быть сумасшедшим, чтобы столько времени возиться в сыром подвале одному. Но я отвечу, что человек не был сумасшедшим, и он был не один. У него жил попугай. Этот попугай был еще птенцом, когда человек начала строить театр. С попугаем работа спорилась. Тот не умел разговаривать, зато насвистывал веселые мелодии, которые слышал по радио. А когда человек репетировал, попугай сидел на своей жердочке и слушал. Иногда человек уставал, или болел, или у него было плохое настроение. В такие дни он не мог работать. Но как только попугай начинал насвистывать – а делал он это каждый день в одно и то же время – человек улыбался, брал жердочку и спускался в подвал.