Настя мечтательно созерцала заходящее солнце – огромное, оголенно – багровое, как расплавленный медный блин, вот оно коснулось кантом горизонта, по черной воде бежали золотые блестки. В черных зрачках девушки отражался тонущий огненный диск. Зрелище жуткое и завораживающее, будто увидеть изнанку смерти.
– Не хочется уезжать!
Она капризно поджала губы, отчего стала еще привлекательнее. Спелый шоколадный загар покрывал кожу ровным слоем, а выгоревшие за лето соломенные волосы придавали ей сходство с кукольно – красивыми девицами из музыкальных видеоклипов. В отличие от невесты Павел плохо загорал. Усеянная веснушками на шее и плечах кожа противилась вторжению ультрафиолета, в первый же день пребывания на курорте у него обгорела спина, а лоб шелушился до сих пор.
– Остаемся здесь жить! – шутил он.
– Не чуди, Павлуша! – смеялась девушка.
Настя любила выдумывать новые слова и прозвища. На втором свидании она называла его Павлушей. Вроде бы ничего обидного, но посторонним господин Рюмин подобных фамильярностей не позволял. Дальше – больше. Новая кличка Мальчик Рюмка предназначалась для них двоих, и не для кого больше. Интимные прозвища, которыми награждают друг друга любовники. Стыдно признаться, но он чувствовал себя рядом с ней ребенком.
«Из таких чуваков получаются образцовые подкаблучники!» – шутил Витя Хоменко, на его счет, надежный товарищ и соотечественник по фирме, как он сам говорил.
Единственное прозвище, которое ему хватило духу категорически пресечь в зародыше, было «сиротинушка». Настя сказала ласково, желая приободрить, и осеклась, увидев глубокую вертикальную складу, прорезавшую лоб, и ставший без губой нитью в мгновение ока, рот. После того случая, она никогда не расспрашивала его о смерти матери, он был ей за это благодарен.