Ладога не предвещала спокойную ночь
Ночью, в небольшой шторм, будучи за штурвалом, я почувствовал изменение тона двигателя. Приборы не подсвечивались, а инструкций по контролю мне не было.
С трудом докричался до Игоря. Оказалось давление масла 0°. Пришлось остановить двигатель. А мы уже шли в открытой Ладоге. Высота волны 1.5 м.
Посудину развернуло боком к волне. Болтало жутко. С непривычки меня мутило так, что трудно было что-либо делать. Но в рубке чувствовал себя лучше.
В каюте была таблетка, но как только спускался, сразу бежал наверх к борту, где выворачивало, вместе с таблеткой. И так несколько попыток.
Бросили основной якорь, болтанка немного ослабла.
В рубке стояли аккумуляторы у стенки. Их раскидало, и временами они коротили, выпуская искры.
Я вырубился прямо на аккумуляторах, защищая клеммы от летающего железа.
Игорь вызванивал знакомого капитана Гагарина, и ещё кого-то, чтобы вытащить нас в порт, неверным голосом проговаривая цифры номера телефона.
Спаситель Гагарин появился на рассвете. Сначала планировали буксировать лагом, пришвартовались бортами. Но решив возвращаться в Шлиссельбург, пришвартовались в буксирный зацеп.
На буксире СТБ кап. Гагарина
Кэп отключился, а Игорь, измученный бешеной рулёжкой, проверял свою теорию о том, что подруливать при буксировке бессмысленно, а надо просто установить среднее положение руля.
В результате вырвали утку и порвали трос.
Мне же рукояткой штурвала долбануло по челюсти так, что вырос несимпатичный фингал.
В Шлиссельбурге
Отбуксировали в Шлиссельбург, и на следующий день я покинул борт, до окончания ремонта двигателя.