Дальше мне рассказали уже предки (слово «предки» в отношении родителей я всегда употреблял любя, без малейшей доли пренебрежения).
Раздается звонок в дверь. На пороге стоят два прилично поддатых юноши и держат какого-то мертвецки пьяного парня. Его опущенная голова, будто привязанная к плечам толстой веревкой-шеей, футбольным мячом катается по груди.
– Ребята, вам кого? Вы, наверное, ошиблись.
– Посмотрите, это ваш сын? – один из парней за волосы поднимает с груди «футбольный мяч».
– О, Господи!!! – вырывается у матери. – Не может быть. Позор какой!
– Несите сюда, в комнату, осторожно, на тахту кладите, – тихо, севшим голосом, произносит отец. – Где вы его подобрали?
– Слава Богу, не подобрали, он у нас был, на дне рождения. Сам вам завтра всё расскажет, мы пошли.
Как только за парнями закрылась дверь, тело на кушетке конвульсивными движениями и невнятными звуками подаёт признаки жизни. Рвотный фонтан летит из ротового отверстия. Отец бежит в ванную комнату за тазом.
Вторая порция содержимого желудка гремит уже по дну и стенкам тазика. Мальчику плохо. Его выворачивает. Рвать уже нечем. Изо рта капает желчь.
Мама разводит в стакане воды соду. Папа вливает содержимое в рот сыну. Сын через минуту изрыгает его из себя. Потом ещё один стакан и ещё. Желудок очищается. Процедуру завершает стакан молока с мёдом. Пьяное чадо засыпает до утра.
Пробуждение было ужасным. Состояние примерно такое же, как у Стёпы Лиходеева в «Мастере и Маргарите». Если бы ему сказали: либо откроешь глаза, либо мы тебя расстреляем, он бы махнул рукой и ответил: – стреляйте. Или как там в песне: «мерещатся малиновые хари, во рту сушняк – пустыня Калахари». Или вот еще одна ассоциация: « с похмелья трещит голова как бидон, в котором варили чертям самогон».
Я свесил голову с кровати. Мой взгляд упёрся в тазик, услужливо ждущий очередной порции того, что полезет из утробы. «Откуда это? Зачем?» И тут смутные догадки стали просачиваться в воспалённый винными парами мозга. «Нажрался», – сопоставил я свое состояние с тазиком. «Как? Где? Почему ничего не помню..? Нет, вспомнил. День рождения у Мишкиной сестры. Пили. Потом не помню. О, Господи! Сейчас придётся предстать пред светлы очи родителей». Я готов был провалиться сквозь землю от стыда.
Уже не помню слов, какими меня распекали предки, но жгучий огонь позора буквально сжигал меня в тот момент. Не помню также и выражения, которые употреблял отец, но никогда не забуду глубочайшей боли и тревоги в глазах родителей за моё будущее из-за наметившейся тяги к спиртному. Не забуду слезы матери, градом катившиеся по щекам, её срывающийся в плач голос. Простите меня, мои родные! Меня и сейчас иногда охватывает оторопь, при воспоминаниях о моих некоторых пьяных безобразиях. Ужас вызывает мурашки, когда я представляю, что терпели мои родители на протяжении не одного десятка лет. Я ещё много раз буду извиняться в своем повествовании перед всеми, кто морально и даже физически (было и такое) пострадал от моего пьянства.