– Будьте добры, графиня, сохранить у себя эту вещицу до завтра.
– Почему я, а не вы?
– Потому что так лучше. У вас она будет сохраннее. А завтра мы ее откроем.
– Хорошо, если вы так настаиваете.
– Да, пожалуйста.
– И если мадемуазель Доротея ничего не имеет против.
– Наоборот, графиня, – ответила девушка, рассчитывая выиграть время. – Я присоединяюсь к просьбе Эстрейхера. В коробочке нет ничего интересного, кроме ракушек и морских камешков. Но так как месье Эстрейхер очень любопытен и недоверчив, отчего не доставить ему маленького удовольствия.
Оставалось выполнить еще одну формальность, которой бригадир придавал большое значение: надо было проверить документы комедиантов. На обыск он смотрел сквозь пальцы, но в этом деле был строг не на шутку.
Он потребовал предъявить паспорта, разрешения на устройство представлений и квитанции об уплате налогов. Супруги де Шаньи тоже были заинтригованы. Им хотелось узнать, кто эта девушка, разгадавшая их фамильную тайну, откуда она и как ее зовут. Им казалось странным, что интеллигентная, воспитанная и очень неглупая барышня превратилась в бродячую фокусницу и кочует с места на место с какими-то мальчуганами.
Рядом с фургоном была оранжерея. Туда и направился бригадир для проверки бумаг.
Доротея достала из чемодана конверт, вынула испещренную штемпелями и надписями бумагу, со всех сторон обклеенную гербовыми марками, и протянула бригадиру.
– И это все? – спросил он, прочитав бумаги.
– Разве этого мало? Сегодня утром в мэрии секретарь нашел все в порядке.
– Они всегда находят все в порядке, – проворчал бригадир. – Что это за имена! Так называют только в шутку: Кастор, Поллукс. Это клички, а не имена! Или это: «Барон де Сен-Кантэн, акробат».
Доротея улыбнулась:
– Ничего нет странного. Он сын часовых дел мастера из города Сен-Кантэн, а фамилия его Барон.
– Тогда нужно взять разрешение у отца на право ношения фамилии.
– К сожалению, это немыслимо.
– Почему?
– Отец мальчика погиб во время германской оккупации.
– А мать?
– Умерла. Он круглый сирота. Англичане усыновили мальчика, и в момент заключения мира он был поваренком в госпитале Бар Ле Дюк, где я служила сиделкой. Я его пожалела и взяла к себе.
Бригадир снова что-то буркнул, но к Кантэну больше не придирался и продолжал допрос.
– А Кастор и Поллукс?