Впрочем, это вряд ли.
Чтец я уже никакой. Дикий человек. Галя меня бы не узнала. Пробавляюсь сведениями о литературных новинках – надо же быть «в курсе» – от убогих хроник книжных обозревателей. Отчасти это связано с глазами. Трудно им сладить с книжными текстами. На компьютере я имею дело с двадцатым кеглем, да еще и увеличиваю формат страницы на 40 процентов.
Чтение, почти всю жизнь бывшее развлечением и удовольствием, после инсульта стало работой. А работоспособность все по той же причине понизилась в разы. Вот и выбирай, как говорил один персонаж Льва Кассиля, два из одного. У меня на первом месте всегда Галина: все, что относится к ее сочинениям, их публикованию и памяти о ней. Далее – поддержание какой-никакой жизни в интернет-журнале «Обыватель». Потом – мои писания наподобие этой рукописи, объективно необязательные, а потому сплетенные с укором совести: они отодвигают дела, связанные пусть с неблизкими, но хорошими людьми (прочитать написанное ими, нацарапать рецензию, дать совет и т.д.). Как в анекдоте: чукча не читатель, чукча писатель.
Короче, всякое «факультативное» чтение отодвигается в некую желательную, а, скорее, мечтательную жизнь. В первую очередь мечтания эти касаются хотя бы 10-15 книг, которые по справедливому мнению умных людей должен прочитать всякий культурный человек и до которых у меня до сих пор не дошли руки. Я, заметьте, не говорю уже о том, что эти же умные люди часто рассказывают, как они самые лучшие книги прочитывают по много раз, всегда находя в них что-то новое для себя. Я, трезво мыслящий субъект, об этом и не мечтаю.
Впрочем, нет. Очень хочу перечитать «Униженных и оскорбленных». Эта книга ввела меня в сладострастную достоевщину, восприняв которую, до конца оставляешь ее в себе. Вот в чем мне очень хочется разобраться: еще более умные и уважаемые мной люди то и дело толкуют о славном пятикнижии Достоевского. А «Униженных и оскорбленных» всегда обходят в своих рассуждениях, как будто бы их и не было, видимо полагая, что это литература второго разбора. Мне же роман показался образцом беллетристики. То есть прозы, может быть, не искрящейся философскими, трансцендентальными, социальными откровениями, но замечательно проявляющей чисто писательские, повествовательные качества авторов. Для меня, читателя-обывателя, они не менее (да скажу откровенно – более) дороги, чем пророческая высоколобость. «Искусство должно быть средством воспитания, но цель его – удовольствие» (Бертольд Брехт). Убежден, что и цель литературы – тоже удовольствие. Все прочее в ней – пусть и прекрасные, но сопутствующие обстоятельства. К тому же часто вовсе и не мешающие получению удовольствия.