Париж был спокоен. Мы встречали только отдельные группы горожан, шептавшихся о здоровье адмирала.
Пфифер занимал комнату в первом этаже на большом дворе Лувра. Я изумился, увидев, что его окна были лишь скудно освещены и что вместо веселого праздничного шума стояла гробовая тишина. Когда мы вошли, капитан стоял один посреди комнаты, вооруженный с головы до ног, углубившись в депешу, которую он читал или даже разбирал по слогам, ибо он водил по строчкам указательным пальцем левой руки. Он заметил меня и, подойдя, резко сказал:
– Вашу шпагу, молодой человек! Вы мой пленник.
Одновременно приблизились два швейцарца, до тех пор стоявшие в тени. Я отступил на шаг.
– Кто дает вам право распоряжаться мной, господин капитан? – воскликнул я. – Я секретарь адмирала.
Не удостаивая меня ответом, он собственными руками схватил мою шпагу и завладел ею. Неожиданность настолько смутила меня, что я даже не думал о сопротивлении.
– Исполните свой долг! – приказал Пфифер.
Швейцарцы встали по обе стороны, и я, безоружный, последовал за ними, бросив взгляд, полный яростных упреков, на Боккара. Я не мог объяснить себе все это иначе, как тем, что Пфифер получил предписание от короля арестовать меня за поединок с Гишем.
К моему изумлению, меня провели только несколько шагов к хорошо известной мне комнате Боккара.
Солдату второпях, видимо, был вручен не тот ключ, и он послал своего товарища к Боккару, оставшемуся у Пфифера, чтобы просить настоящий.
В эти краткие мгновения я, прислушавшись, услыхал суровый ворчливый голос капитана:
– Из-за вашей дерзкой проделки я могу потерять место. В эту чертовскую ночь нас едва ли кто-нибудь потребует к ответу, но как мы поведем завтра еретика из Лувра?
– Да простят мне святые, что я спасаю гугенота, но мы не можем позволить, чтобы эти проклятые французы прирезали земляка и гражданина Берна, в этом вы, конечно, правы, Боккар…
Дверь открылась, я очутился в темном помещении, затем за мной был повернут ключ и задвинут тяжелый засов.
Мучимый своими мыслями, я зашагал взад и вперед по хорошо известной мне из прежних посещений комнате, в то время как загороженное железными решетками, высоко расположенное окно постепенно начало освещаться всходившей луной. Как я ни перебирал в уме все обстоятельства дела, единственной правдоподобной причиной моего ареста мог быть только поединок. Правда, последние раздраженные слова Пфифера мне были непонятны, но я мог ослышаться, или же храбрый капитан мог быть навеселе. Еще непонятнее, более того – возмутительнее, казалось мне поведение Боккара, от которого я никогда не ожидал такого низкого предательства.