– Принеси мне куртку, я замерзла.
– Здесь не принято сидеть в верхней одежде.
– Что значит, – не принято? Значит – мерзни?
– Ты устала, успокойся.
Но Юля уже вышла из себя:
– Я помню, как ты дома ботинок своих не нашел и пришел в детсад в одних тапочках по снегу, потому что ты чувствовал обязанность ходить в садик. Ты тупой фанатик!
С этими словами она убежала в гардероб, где, не обращая внимания на охранника, схватила куртку и выскочила на улицу. Потом в памяти наступал провал. А потом был перелив хрусталя и перезвон часов, блики на меднобоких самоварах… Привиделась белая собачка на коробочке для граммофонных иголок, навострившая ухо на патефонную трубу… Если заведешь себе собаку не той породы, что тебе причитается, твоя же собака тебя и загрызет… С этой мыслью Юля и заснула.
Волны снежной пыли накрывали Вышгород. Во двор-колодец на улице Рюютли сверху падали твердые, как рыбья чешуя, снежинки. На булыжной мостовой лежал химический свет из ресторана «Норд». Юля подошла к витрине, выходившей на улицу, постучала в стекло и зашла во двор. Звякнули ключи, дверь черного хода открылась. Сторож впустил ее в темную лавку.
– Дай руку, – сказал он, – пойдем чай пить, у меня сегодня даже варенье есть.
Он, конечно, не ожидал, что Юля снова придет. И сама Юля ничего не понимала.
На столе уже стояла знакомая чашка из кузнецовского фарфора с витой ложечкой и благородный, но побитый заварной чайник. Георгий достал вторую чашку, пододвинул сахар… Но для чего-то она все-таки пришла?
– Помнишь запах торфяного дыма по всему городу? – спросил он, стараясь разрядить неловкое молчанье. – Хотя… как тебе помнить? Тогда на тротуарах везде перед подвальными окнами горки брикета лежали. А с Вышгорода было видно, как столбики дыма отовсюду поднимаются.
– А с 22-го этажа гостиницы «Виру» тоже красивый вид. Сидишь, пьешь в баре пиво, чувствуешь себя Мировой Душой, способной на все. Только потом спускаешься в лифте с пьяными финнами. – Юля засмеялась, начала собирать чашки, смахнула крошки бумажной салфеткой. Георгий знал, что здесь время, вещи и люди вели себя по особым законам. Он представил себе, что пьет чай со своей неродившейся дочерью, которой сейчас могло быть столько лет, сколько Юле. Его жена давным-давно умерла при родах. Юле же подумалось: не Бог ли он, который оживляет мертвые предметы? Бог может выглядеть как любой прохожий на улице. Может, он и есть такой одинокий, нелепый человек, который затерян в этой лавке.. Миг капитуляции перед иллюзиями, оказывается, похож на счастье…