Неизвестная внутренняя Африка
В воображении всегда меньше эгоизма, чем в воспоминании.
М. Пруст
Коричневая бабочка, шурша крылышками, приникла к зеркальной глади. На подоконнике по-прежнему лежала стопка неразобранных фотографий. Только из одних надписей можно было написать рассказ. На горизонте колебались медные нити рассвета. Мамонты холмов вписались в низкие облака, а желто-седые склоны просвечивали насквозь, точно сделанные из папиросной бумаги. В расплывающихся красках плавали тысячи пылинок и, казалось, что ничего больше не будет, кроме этих минут, сотканных из искристых точек августа, подернутого серо-голубой дымкой.
Внезапный порыв ветра сбросил несколько фотографий, и взгляд Аси остановился на одной – поле черных ирисов. Она помнила это поле, только его больше нет, – вместо него жилой район. «Архивная фотография. Впрочем, не только эта…» В банке из-под кофе что-то позвякивало. Она сняла крышку, и на ладонь выкатился красный сердолик. Ася была уверена, что камень давно пропал. Положив сердолик в шкатулку, она открыла картонную коробку из-под обуви. Модели детских машинок. «Такие игрушки уже не производят, сегодня все одноразовое…» Ее отнесло к другому берегу – к детству сыновей. Этой машинке пятнадцать лет, а этой одиннадцать… Волшебный источник памяти, удивительный материк, очерченный зыбкими контурами. Она поднялась, но, по-видимому, слишком поспешно – машинки рассыпались по полу, и разъехались каждая по своему маршруту. Сейчас она думала о том, что ни одна из многих дорог, по которой они с Йони успели пройти, не была так близка ей, как эта, последняя из тысячи первых. Ася развязала тесемки на папке с рисунками, на которой детским почерком было выведено: «Живопись. Ш. П.».