– О, ну конечно, – фыркнул вервольф, но, поразмыслив, пререкаться с изворотливым вампиром не стал. Еще раз оглядел чердак и спросил: – Что-то стащили?..
– Вроде бы нет. – Краулер задумчиво двинулся к стулу, на спинке которого как-то неправильно висел «Armani». – Завтра первым же делом проверю комнаты.
Зевнув, он поправил костюм, и понял, что придавало пиджаку такую нелепую форму. Альбинос достал комикс, и, продолжая зевать, пролистал. Что было в этой пестрой книжице такого особенного?.. Ею дорожил Ригер, а Кридус и вовсе был готов совершить массовые жертвоприношения своих же подчиненных, чтобы заполучить раритет… Возможно, на ее страницах, усеянных вульгарными рисунками, и впрямь скрывался ответ?.. Но Лео не знал даже вопроса, и, кроме того, был не столь наивен, чтобы верить такой форме искусства.
– А что, если они сюда снова припрутся?.. – спросил Рип.
– Не припрутся. – Краулер отложил комикс, подошел к гробу и начал укладываться. – Они хотели показать мне… НАМ, что им известно о нас, и что они интересуются нами, как мы интересуемся ими. Однако, в отличие от нас, им известно, где мы обитаем, и, мол, они способны расправиться с нами в любой момент. Но ты не тревожься, напарник. Если бы они хотели расправиться с нами сегодня же, то дождались бы, пока мы вернемся, а не оставляли в известке следы исчезнувших зверей. И – набросились на нас у самых дверей.
От вампира не укрылось, как байкер украдкой огляделся.
– Но сегодня, думаю, нам пока ничего не грозит. Можешь идти спать, напарник.
– Ты не против, если я посижу, почитаю?.. – Дизель охватил широким жестом стул и комикс.
– Да на здоровье.
Альбинос улегся и задвинул крышку. Ликантроп изумленно слушал, как щелкают замки.
– Спокойного дня, напарник, – глухо донеслось из гроба.
– И тебе того же, – буркнул Риппер.
Ворочаясь на гладком, словно масло, атласе, Лео терзался событиями уходящей ночи. У него из головы не выходило предостережение Цепеша о том, будто он, юный собеседник, чего-то не видел. Краулер действительно ничего экстраординарного не замечал, и, более того, не понимал, куда вообще следует смотреть. И, собственно, каким образом его гордыня препятствует зрению?.. В большей, или еще большей степени она присуща любому, кто, как ему казалось, прикоснулся к таинству вечной жизни.