«Я погибла», – подумала Жюстина при этом открытии. Она хочет говорить еще, но ее не слушают. Обыск был произведен, часы были обнаружены: Дюбур, сам положивший их туда, вполголоса посоветовал комиссару приподнять тюфяк Жюс-тины.
Столь явную улику опровергать было нечем. Жюстину схватили. Дюбур самолично связал ее. Порок терзает грубыми веревками руки чистоты и невинности. Скажем даже, что, производя эти действия, злодей имел наглость прижать эти руки к застежке своих штанов, дабы они почувствовали, как возбуждающе подействовала на него эта дикая сцена.
Наконец, не слушая никаких жалоб, Жюстину бросают в фиакр. Дюбур и его камердинер, также переряженный в стражника, занимают места рядом с нею, чтобы везти ее в тюрьму, где скорее приличествовало бы находиться самим этим чудовищам. Дюбур, как только оказался в экипаже, задумал осуществить еще одно преступление. Камердинер крепко держал Жюстину. В одну минуту ей задрали юбку, оглядели, ощупали, обцеловали повсюду. Но Природа, к счастью, не дала распалившемуся развратнику успешно завершить свой замысел: снова возлияния оросили лишь преддверие алтаря, а донести сосуд до жертвенника не удалось. Экипаж прибывает к месту, останавливается. Жюстину выводят, и воплощенная невинность оказывается в тюрьме, доставленная туда как самая последняя воровка.
Процессы над бедняками, не имеющими ни состояния, ни покровителей, быстро совершаются в стране, где полагают, что честность несовместима с нищетой.
Все попытки оправдаться были напрасны. Вряд ли и самый искусный адвокат сумел бы защитить ее перед этим судом: у госпожи пропали часы, они были найдены в комнате служанки, стало быть, служанка их и украла. Жюстина перечислила все соблазны, все случаи покушений на ее честь, говорила о маскараде Дюбура, о его поведении по дороге в тюрьму – все напрасно! Все принималось за обычную изворотливость преступницы. Ей возразили, что господин Дюбур и госпожа Дельмонс – люди почтенные и на подобные поступки не способны.
Жюстину отправили в Консьержери, где ей предстояло провести оставшиеся дни, расплачиваясь за отказ участвовать в мерзостях. Спасти ее было суждено новому преступлению.
Провидению было угодно, чтобы, по крайней мере однажды, преступление послужило на пользу добродетели, уберегло ее от пропасти, уготованной ей коварством одних и равнодушием других.