Что же касается пожара в тюрьме, то было установлено, что, хотя Жюстина и воспользовалась этим происшествием, в поджоге она никоим образом замешана не была, и судебное дело против нее было прекращено.
Тот, кто уже сумел достаточно узнать душу нашей героини, легко представит себе, как выросла ее привязанность к госпоже де Брессак Юная, чувствительная, доверчивая Жюстина радостно раскрыла свое сердце для чувства благодарности. Свято веря в тесные узы, связывающие того, кто творит благодеяние, с тем, кому оно оказывается, бедняжка впала всей своей непорочной душой в почти детское обожание благодетельницы. Но в намерения молодого человека никак не входило такое подчинение Жюстины его матери, которую он, как мы уже говорили, терпеть не мог. И теперь, мы полагаем, наступила пора более детально изобразить этот новый персонаж.
Брессак соединял в себе с обаянием молодости самую соблазнительную внешность. Если в его фигуре и в манере держаться и было что-то неприятное, так это некоторая расслабленность и та изнеженность, свойственная, как правило, женщинам. Ссудив его внешними чертами, присущими слабому полу, природа позаботилась и о том, чтобы привить ему и соответствующие вкусы. Но какая, однако, варварская душа скрывалась под этим женственным обликом! В ней можно было встретить все пороки, свойственные самым отъявленным злодеям: злобность, мстительность, жестокость, безверие, распутство, полное пренебрежение всеми человеческими обязанностями. Существом самым ненавистным на свете была для этого страшного человека его собственная мать. Госпожа де Брессак делала все, чтобы вернуть своего сына на стезю добродетели, но применяла слишком суровые методы, и в результате молодой человек, взбешенный этой суровостью, предавался своим порокам с еще большим пылом, а бедная дама получала на свой счет еще большую порцию ненависти.
– Не думайте, пожалуйста, – однажды сказал Брессак Жюс-тине, – что моя мать по своей воле занималась так ревностно вашими делами. Поверьте, что, если бы я ей не надоедал поминутно, она едва бы вспомнила о том, что вам наобещала. Вы благодарите ее за каждый шаг, а ведь это все – только моя работа. Да, Жюстина, это я должен получать от вас ту признательность, которую вы высказываете моей матери.
Конечно, я для вас малоинтересен. Вы, юная, красивая женщина, знаете, что мне не нужны ваши прелести. Нет, мое дитя, нет, дело в другом: испытывая глубокое отвращение ко всему, что делает женщину женщиной, я жду от вас услуг совсем иного рода, и когда вы убедитесь во всем том, что я сделал ради вашего успокоения, я надеюсь найти в вашей душе тот отклик, на который я вправе рассчитывать. Подобные, повторяющиеся нередко, разговоры были Жюстине не совсем ясны, и она толком не знала, что отвечать. Но все же отвечала, и, может быть, с излишней легкостью. Стоит ли в этом признаваться? Увы, скрывать ошибки Жюстины – значит обманывать доверие читателя и забывать об интересе, который до сих пор вызывали в нем именно эти ее ошибки и неудачи.