– Ничего у меня нет: все ваши взяли, – смело ответил Ананий.
– Вязать его! – закричал ротмистр. – Спешьтесь человек десять, обыскать избы!..
Мигом скрутили Анания толстыми веревками, ремнями коновязными… Не шелохнулся молодец, только усмехнулся, взглянув пану в грозные глаза. Разгневался Лисовский на такую дерзость.
– Над нами смеешься!..
– Не над вами, ляхи, а над вашими путами. Гляньте-ка…
Передернул Ананий могучими плечами, повел локтями легонько – и с треском полопались веревки и ремни. Пошел глухой гул по польским рядам. Гордый ротмистр тоже подивился, да виду не подал.
– Станьте двое около него с пищалями[9], если бежать вздумает – стреляйте. Ну, что там нашли по избам? Несите живее, жолнеры!..[10]
К Лисовскому подбежал толстый хорунжий[11] с красным одутловатым лицом.
– Пан ротмистр, видно, этот русский медведь сказал правду: кто-нибудь из наших здесь был. Все ограблено, есть только черствый хлеб…
– Давайте черствый хлеб! – весело подхватил Лисовский, соскакивая с коня. – В походе не до нежностей. Подождем, пока раскинем лагерь у монастыря; как обоз наш с паном Сапегой подойдет – попируем. Глоток вина у вас найдется, пан Тышкевич?
Толстяк весело засмеялся по примеру ротмистра и отвязал от пояса объемистую флягу. Спесивые поляки не захотели войти в мужицкую избу; усевшись на конских попонах в тени забора, они начали наскоро подкреплять силы. Солдаты Лисовского, не расседлывая лошадей, привязали их к воткнутым в землю пикам или к плетням и торопливо ели свои дорожные припасы. Двое или трое стояли на карауле.
– Долго ли придется нам, пан ротмистр, биться с монахами? – спросил Тышкевич.
Лисовский самонадеянно махнул рукой:
– Недели две; много-много – месяц!.. До снегу еще пойдем отсюда с добычей.
– Куда же пойдем, ясновельможный пан?
– Я бы думал двинуться к царику тушинскому. Говорят, там весело, всего вдоволь: целые туши бычачьи по улицам валяются…
– Послужим царице Марине, – презрительно ударяя на слово «царице», молвил хорунжий.
– Ей?! – с не меньшим презрением воскликнул ротмистр. – Нет, пан хорунжий, послужим нашим карманам… Мне дела нет до пани Мнишковны. За исправную плату я готов служить хоть самим москалям. Я бился об заклад, что куплю себе в Литве замок не хуже сапегинского, вернувшись с московской войны, – и я это исполню!