Однако это известие, очевидно, внесено в летопись из страха разгневать великого князя. Все другие источники единогласно утверждают, что Соломония была пострижена насильно.
Вскоре после пострижения Соломонии в Москве разнесся слух, что она беременна и скоро разрешится. Этот слух подтверждали две боярыни, жены близких к государю людей, вдова казначея Юрия Траханиота, Варвара, и жена постельничего Якова Мансурова. Они говорили, что слышали от самой Соломонии о ее беременности и близких родах. Великий князь очень смутился этой молвою, удалил из дворца обеих боярынь, а вдову Траханиота приказал даже высечь за то, что она раньше не донесла ему об этом. Он послал в монастырь к Соломонии разузнать дело на месте своих дьяков: Третьяка Ракова и Меньшого Путятина. Чем окончилось исследование, нам неизвестно. Герберштейн пишет, что в бытность его в Москве выдавали за истину, что Соломония родила сына, именем Юрия, и никому его не показывала. Когда к ней явились посланные узнать истину, то она сказала им: «Вы недостойны того, чтобы глаза ваши видели ребенка. А вот когда он облечется в свое величие, то отомстит за оскорбление матери». Но многие не верили, что Соломония действительно родила.
Предание о том, что у Соломонии был ребенок, живо до сих пор в Суздальском Покровском монастыре.
II
Ровно через два месяца после пострижения Соломонии, 28 января 1526 года, великий князь Василий Иоаннович женился на Елене Васильевне Глинской, дочери Василия Глинского, литовского выходца. Митрополит Даниил опять вопреки церковным правилам благословил великого князя вступить в новый брак и даже сам обвенчал его.
Никакого выбора невест на этот раз не было.
Новая супруга великого князя не походила на тогдашних русских женщин. Отец ее и особенно дядя, живший в Италии и Германии, были люди образованные. И Елена, без сомнения, усвоила от родных иноземные понятия и обычаи. Женившись на ней, Василий Иоаннович тоже как будто стал склоняться к сближению с другими европейскими государствами. В угоду молодой жене он даже сбрил себе бороду; а это, по тогдашним понятиям, считалось не только делом непристойным, но даже тяжким грехом: православные считали бороду необходимою принадлежностью благочестивого человека. На иконах, представлявших Страшный суд, по правую сторону Спасителя изображались праведники с бородами, а по левую – басурманы и еретики, обритые, с одними только усами, «аки коты и псы», как говорили набожные люди.