поэме в драматической форме, в своем «Прометее», в котором он сам является похитителем небесного огня, в своей «Коринфской невесте» и множестве других преимущественно лирических произведений; но Гете слаб в драме (за исключением первого и превосходного опыта «Гёц фон Берлихинген»), вообще сладок, приторен во многих из своих драм. Он любил делать героями своих драм характеры слабые, ничтожные, изнеженные, женоподобные, каковы: Франц Вейслинген (в «Гёце»), Клавиго, Фернандо и проч. В лице Эгмонта он осуществил свой идеал «изящной личности», а этот идеал есть не что иное, как идеал «изящного эгоизма», которому, кроме самого себя, все трын-трава… Это чисто субъективное, антиисторическое направление необходимо должно было, переходя в крайность, доводить Гете до сочинения таких ничтожных, жалких, приторных, сентиментальных пьес, каковы – повторяем смело – «Брат и сестра», «Клавиго», «Добрые женщины», «Заклад», «Стелла» и т. п. И как жаль, что юные переводчики начали передавать русской публике Гете именно с его плохих и пустых произведений! Пока переводчики дойдут до истинно великих его созданий, наша публика – чего доброго! – решит, что Гете был плохой писака, и предприятие, само во себе полезное и похвальное, пропадет таким образом в самом начале своем. Второй выпуск «Сочинений Гете» еще более наполнен пустяками, чем первый: за исключением статьи о Шекспире
{5}, в которой есть несколько глубоких замечаний, все остальное – балласт… В третьем выпуске переводчики сулят нам «Вертера», который уже известен русской публике по прекрасному переведу Рожалина
{6}. Господа! давайте скорее «Вильгельма Мейстера», «Wahrverwandtschaften»
[1], «Гёца фон Берлихингена», «Эгмонта», «Восточный диван»
{7} и т. п.
Конец ознакомительного фрагмента.