Зажегся свет.
Пять круглых, белых ламп светят мне прямо в лицо. Свет настолько яркий, что мои глаза заболели и запекли. Я уклоняюсь, но понимаю, что не могу этого сделать, не могу закрыть глаза, не выходит, тело борется со мной, оно не подвластно мне. Мне казалось этот свет ярче тысяч солнц. Боль, как же больно. От этой боли глаза налились слезами, и я уже ничего не вижу, всё размыто туманом этих слёз. Я не могу отвернуться, не могу закрыть глаза, мне хочется вырвать их руками, чтобы эти муки прекратились. Пересохшие губы лихорадочно трусятся, я выгляжу как умирающий в муках человек. Я пытаюсь крикнуть, но понимаю, что не сделаю этого, сухой рот открылся с трудом и лишь негромко произвёл шипение. Из треснутой губы потекла кровь. Неприятный привкус железа появился во рту. Мои веки раскрываются всё шире и дыхание сбивается.
Тело начинает поворачиваться вместе с тем местом, где я лежу. Не знаю, что происходит. Спустя несколько секунд я уже стою почти вертикально. Вокруг наступила тишина, и я рад, что этот свет уже не направлен мне прямо в глаза. Немного легче.
Что-то громко зашипело, и от этого звука я резко сжался. Острая, невыносимая боль в области затылка, после которой я ощутил, как разгорячённый дьявольский зной пронёсся по моему телу. Мой организм не выдержал, и я погрузился в забвение.
Вновь запущен механизм, и время марша наступило. Строй за строем в одинаковых одеждах, словно муравьи, люди начали расползаться по рабочим местам, покидая своё жилье, как будто ими кто-то командовал и контролировал все их движения. Всё что выполняли жители каждое утро, напоминало цикл повторяющихся событий, которые с течением времени никак не менялись. Для каких-либо изменений человек должен был почувствовать свою значимость, но этого не происходило. Каждая отдельно взятая личность ничего не могла, а в толпе работали слажено, заставляя крутиться колесо жизни. Но стоит одному упасть, как срабатывает принцип домино, механизм останавливается, ведущая шестерня перестаёт работать. Рушится вся система. Люди – огромный набор различных инструментов, помогающий ей продолжать работать по плану, безупречно сконструированной таким образом, что мысли человека, – это ещё не действие, мысль можно заменить, а действие – нет. Так закладывается необходимая установка, образ, идея, неспособность мышления. Огромный муравейник продолжает беспечно существовать и совершенно не интересоваться что за его чертой. Мир понемногу сходит с ума. И я в нём живу. Живу в таком мире, где правду принимают за ложь, в мире, где застенчивость и стеснительность становятся причиной насмешек. Где честь забыта, а любовь лишь громкое слово. Игру человеческих характеров сложно назвать игрою, ведь чувства притуплены, и выражение эмоций наблюдается всё меньше. В любой игре, какого бы она вида не была, есть победители и проигравшие. Здесь их нет.